Волк в овчарне (Вольский) - страница 111

, поддержанное письмом самого Рубенса, любезно хвалящего мои гравюры. После пары лет попыток попасть ко двору я покинул Париж, где у меня имелась слишком большая конкуренция; точно так же удача не улыбнулась мне в Вене и в Праге, где за четверть года один иудей с Золотой улицы приобрел несколько моих холстов, правда, с оплатой как-то не торопился. Происходило нечто странное, чего я никак не мог понять – ну да, люди с интересом осматривали мои живописные работы, бывало, что даже хвалили, но вот покупать не желали. Я подозревал заговор, хотя, скорее всего, речь шла о еще не состоявшемся реноме. Ведь я не был признанным мастером или, хотя бы, сотрудником известного художника, а всего лишь Альфредо Деросси, юным беженцем из охваченной религиозной войной Розеттины и проклятым остатками организации александритов, которая, вообще-то, распалась, но парочка из ее членов охотно утопила бы меня в ложке воды. К примеру, я до сих пор не знаю, был ли пожар домика в Гринцинге, где я снимал чердак, делом случая или сознательным замыслом, только я решил не морочить всем этим голову, поскольку – видя повсюду заговор – должен был окончательно сойти с ума, что с парой известных мне людей уже и случилось.

Перемороженный снег жег мне лицо и калечил руки, когда я полз – все медленнее и медленнее – чувствуя, что в глазах делается все темнее, а сил остается все меньше.

И тут зазвучали бубенцы. Они звучали, словно ангельское пение, и в первое мгновение мне показалось, что оно доносится ко мне уже с другой стороны райской ограды. Но уже через мгновение скрип полозьев, фырканье лошадей и крики на чужеземном языке убедили меня, что мне еще не дано было встретить ни святого Петра, ни даже святого Николая.

- Чуть дальше, Кацпер, Блажей, берите, бездельники, беднягу! Только осторожней! Ягна, подложи-ка попону. И побыстрее накройте его шубами, а то он в ледышку совсем превратится.

Я слушал этот неизвестный мне язык словно сквозь мглу, не понимая, какие же это ангелы послали мне спасителя, который даже не спрашивает, кого нашел, от чьей руки раненного. Но тут все оставшиеся силы меня покинули, и я погрузился в небытие.

Как оказалось, сильных ран на мне не было. Одного дня и ночи хватило, чтобы я пришел в себя. Немного мучила меня горячка, потому именно на нее я готов был возложить горячечные видения, посетившие меня перед самым утром.

Проснулся я, весь пропотевший, в просторном и темном помещении. Огонь в очаге погас, а сквозь маленькие, покрытые морозными узорами, окошки проходило слишком мало лунного света. Тем не менее, я заметил фигуру в белом, которая, как мне показалось, вышла прямо из стены. Зрение у меня хорошее, натренированное частыми ночными походами и слежением за звездами, поэтому, когда призрак очутился в трех локтях от ложа, я увидел, что это девушка, молоденькая, стройная словно кипарис. Была ли она духом, одной из тех белых дам, столь часто проживающих в замках и имениях к северу от Альп, и уж особенно в Карпатах? Вокруг себя она распространяла цветочный аромат, что с привидениями, скорее всего, не случается, согласно заявлениям авторитетов таковые смердят гнилью, серой и смолой сильнее, чем пердеж Гаргантюа. Я лежал неподвижно, ровно дыша и стараясь не открывать глаз, а только через узенькую щелку между веками следя, что же будет твориться. Призрачная девица склонилась надо мной. Лицо у нее было бледное, удлиненное, голова, посаженная на длинной шее, глаза чудного разреза, хотя про их цвет в полумраке я мог только догадываться. Ее дыхание, отдающее молоком и медом, коснулось моего лица. Присматривалась она тщательно, словно браконьер к серне, схваченной в силки, и вдруг произнесла пару слов тихим, слегка гортанным голосом. Польского языка тогда я еще не знал, но запомнил эти слова до конца своих дней: "Беги, пока не будет слишком поздно".