- А оригинал? – вырвалось у меня.
- Слуга Твардовского, подгоняемый страхом, зеркало хорошенько спрятал, сам же, под иным именем в сельском костёле под Краковом прислуживал. С возрастом страх переродился в иллюзию, иллюзия – в настолько сильное безумие, что его закрыли в башне, предназначенной для таких, как он, несчастных. И вот там, на смертном ложе, открыл он гнетущую ему душу тайну одному из товарищей по несчастью.
- Которым пан был?
Тот кивнул.
- Я не поверил его рассказу. Но когда здоровье и свободу вновь обрел, посчитал, что не помешает проверить. Я отправился в Карпаты и, в соответствии с указаниями, в дикой долине, где кроме скал и леса имелись только кузница и хижины искателей руд, отыскал тайную пещеру, богатую сталактитами и сталагмитами, и в ней обнаружил неповрежденное зеркало. Вот только не было у меня магических способностей мастера Твардовского, опять же, я не заключил договора с дьяволом, так что поначалу никак не мог воспользоваться своей добычей. Пока судьба и Мыколв не доставили в мои руки сокровище в виде чистой девы, одаренной способностью видеть будущее… Маргосю.
- И неужто ты, пан, благодаря ней можешь предвидеть будущее?
- Могу показать, милс'дарь Деросси.
Все вместе мы спустились в черную комнату. Пекарский приказал мне сесть в углу, ничего не говорить, ничему не удивляться, а только глядеть, что будет происходить. Маргарет выпила отвар, явно заранее приготовленный, и легла на лавке. Хозяин зажег свечи и поставил небольшую клепсидру. Когда песок пересыпался, он молча перевернул часы и произнес:
- Встань, Маргарета.
Девушка поднялась, глаза у нее были закрыты, тем не менее, довольно уверенным шагом она подошла к столу и уселась напротив зеркала.
- Открой глаза, - сказал Пекарский.
И тут в зеркальном отражении я увидел, как быстро поднялись веки. Глаза Маргоси сейчас походили на пару глубоких и пустых колодцев.
- Видишь? – спросил хозяин девушку.
- Что я должна видеть?
- То, что видела вчера.
Долгое время девушка молчала, потом начала раскачиваться, словно иудеи в своей синагоге, громко дышать и, наконец, говорить. По-польски многих слов я не понимал, хотя по интонации мог догадываться, о чем Маргарета рассказывает.
Поначалу она должна была пересказывать какой-то вид, и он был настолько убедительным, что можно было почувствовать дуновение ветерка, жар летнего дня. И вот тут я мог бы поклясться, что за словами до меня начал доходить топот тысяч ног по тракту, бряканье снаряжения, скрип колес и лафетов с пушками, и внезапно из уст девушки раздались команды, одни немецкие, а другие певучие, похоже, русские. Затем она начала имитировать грохот пушек, разрывы снарядов, крики умирающих, ржание лошадей. Еще я услышал топот масс кавалерии, подбадривающие окрики, вопли боли и страха.