- Мы опоздали, - простонал il dottore.
Что это могло означать? Городские ворота мы застали распахнутыми, охраны возле них не было, улицы были в буквальном смысле безлюдными; только лишь продвинувшись дальше, мы увидали толпу, сбитую в ведущих к рынку улочках. Лишь безногий нищий, которого мы заметили в дыре возле сточной канавы, и откуда он, наподобие таракана, понапрасну пытался выбраться, когда мы спросили, что тут творится, радостно оскалил щербатые зубы:
- Так это, жидков, жидков палят!
Я думал, что мы пойдем поглядеть хотя бы на концовку этого зрелища. Но Учитель сошел с лошади и вступил в беседу с калекой.
- И многих палят?
- Троих.
Нищий показал нам ладонь, на которой осталось всего три пальца, а если не считать покалеченного большого – так вообще только два.
- И какие им были предъявлены обвинения?
- Две недели назад пропал мальчишка семьи пекарей, Сильвио. Все говорят, что его перемололи на мацу. А на пытках жидки признались еще в профанации облаток и в отравлении колодцев. Говоря по правде, никто от этого не умер, потому что яд у них был слабый…
- А останки пацана нашли?
- Нее, спрятали собаки!
- Так я и думал. – Голос il dottore прозвучал тускло и разочарованно. – Знаешь, кем были казненные?
- Двое – это местные, ростовщичеством занимались, а третий – бродяга, которого месяц назад они в гости приняли, хотя некоторые утверждают, будто то был медик и маг. Во всяком случае, из всех схваченных – самая отчаянная душа. Ни в чем не признался. Только его все равно отослали в преисподнюю.
Ничего больше il dottore не сказал, только завернул коня, оставляя нищего в тойц самой дыре, в которой он перед тем торчал; и точно так же, как никем не задерживаемые мы въехали, так и покинули этот прелестный городок.
- Снова пустой номер, - услышал я тихие слова моего наставника.
- Не понял, Учитель?
- Вся дорога коту под хвост! Еврей, которого сегодня сожгли на костре к вящей славе Господней, не был тем, кого я разыскиваю. Тот наверняка не дал бы себя схватить, тем более – убить. - Затем он замолчал, но когда мы остановились на берегу ручья отдохнуть, я вновь услышал, как он повторяет сам себе: - Везде то же самое. Повсюду одно и то же.
Я осмелился спросить:
- Учитель, почему вы не пожелали поглядеть на казнь?
Я то спросил у него тихо, очень спокойно, а он в ответ почти что выкрикнул:
- Потому что брезгую я всем этим! Потому что стыжусь принадлежности к роду людскому, когда он допускает подобные ужасы.
- Но ведь, если обвиняемые совершили приписываемые им преступления, их же следовало наказать.