— Уверяю вас, Василий Тимофеевич, это будет самая лучшая бригада в цехе.
— Старуха надвое сказала.
— Вот увидите!
— И глядеть не стану — не спектакль, — упрямо твердил старик. — Уходите, не мельтешите перед глазами.
Вошел Фома Прохорович, сел на лавку, осуждающе взглянул на Самылкина, склонившегося над бумагами, и густой басок его нарушил тишину:
— Зачем мешаешь ребятам, Василий? Нехорошо это…
— А ты защитник у них? Адвокат! — воскликнул старший мастер вскакивая. — Ты гляди, старик, я не посмотрю, что ты депутат и все такое. Я и тебе могу приказать: не вмешивайся.
За двадцать с лишним лет совместной работы Фома Прохорович хорошо изучил Самылкина, не обижался на его слова, на горячность и сейчас только рассмеялся и сплюнул:
— Тьфу, старый дурачина! Они же для пользы дела стараются. А ты им крылья подрезаешь…
— Сам знаю, что для пользы. Я их, подлецов, не меньше твоего люблю. Но что это такое? Чего бы они ни захотели, комсомольцы, — то вынь да положь им! Инженеров к ним приставляют, школы им подчинили. Захотели свою бригаду сколотить — пожалуйста. Не просят, а требуют! Слишком большую волю дали им.
Фома Прохорович рассмеялся:
— Завидуешь ты им, что ли?
— Может, и завидую. Мы с тобой пришли в этот цех — здесь два-три молота стояло, да и то никудышные. Все ворочали своим горбом. Много к нам инженеров прикрепляли? А им сейчас все, вся техника — ставь рекорды! — Грозно взмахнул рукой и воскликнул: — Нет, Фома, им, молодцам, легко живется, надо рогатки ставить, барьеры, — пусть преодолевают характер закаляют.
— Глупости городишь, — ухмыльнулся Полутенин, а Гришоня удивленно проговорил, приоткрыв рот и часто мигая:
— Это же реакционные идеи!..
Мягкое лицо мастера расплылось, подобрело, он рассмеялся и пригрозил Гришоне:
— Ишь ты, выучился разным словам, да и соришь ими где попадя. Я вот тебе всыплю за такие слова!.. — Сел, отдышался и сказал: — Идите к Костромину, скажите, что я согласен. Но, гляди, ребята: взялся за гуж, не говори, что не дюж; буду требовать с вас — не плачьте.
Когда ребята вошли в кабинет начальника цеха, Костромин с кем-то резко разговаривал по телефону: левая бровь его взлетела к виску, борода сдвинулась вправо, и от этого лицо его казалось сердито перекошенным; нетерпеливо слушая собеседника, он взглядом приказал ребятам сесть. Вид начальника не предвещал ничего доброго. На длинном столе и на подоконниках были разложены разнообразные детали. Окончив разговор, Костромин швырнул трубку на рычажок, не садясь, быстро записал что-то в блокнот, затем стремительно приблизился к ребятам. Те почтительно встали.