– Я думаю, товарищ капитан, это – всё, что в порыве одном обещает судьбе искупленье. Садитесь кушать, пожалуйста. Закипело уже.
Лейтенант обхватил котелок ремнём и перенёс на врытый в землю стол.
Капитан сел на широкую колоду, отломил хлеба, придвинул к себе котелок:
– Я, брат, похлебаю малость, тебе оставлю…
– Ешьте, ешьте на здоровье. – Лейтенант сел напротив.
Капитан помешал ложкой в дымящемся вареве, выловил белое, разварившееся ухо, устало посмотрел на него. Разбухшую мочку пересекал лиловый шрам.
– А это откуда у него? – спросил он у лейтенанта.
– Да это под Брестом его царапнуло. В страшном шквале огня, в рыжем облаке пыли, – с готовностью ответил лейтенант.
– Понятно.
Капитан долго дул на ухо. Потом отправил его в рот и принялся жевать – тщательно и сильно.
Самородок
– Золотые руки у парнишки, что живёт в квартире номер пять, товарищ полковник, – докладывал, листая дело № 2541/128, загорелый лейтенант, – к мастеру приходят понаслышке сделать ключ, кофейник запаять.
– Золотые руки все в мозолях? – спросил полковник, закуривая.
– Так точно. В ссадинах и пятнах от чернил. Глобус он вчера подклеил в школе, радио соседке починил.
– Какого числа починил?
– Восемнадцатого, товарищ полковник.
– Так. Докладывайте дальше.
– В квартире номер четырнадцать он спираль переменил на плитке, подновил дырявое ведро. У него, товарищ полковник, гремят в карманах слитки – олово, свинец и серебро.
– Интересно…
– Ходики собрать и смазать маслом маленького мастера зовут. Если, товарищ полковник, электричество погасло, золотые руки тут как тут. Пробку сменит он, и загорится в комнатах живой весёлый свет. Мать руками этими гордится, товарищ полковник, хоть всего парнишке десять лет…
Полковник усмехнулся:
– Как же ей, гниде бухаринской, не гордиться?
Через четыре дня переплавленные руки парнишки из квартиры номер пять пошли на покупку поворотного устройства, изготовленного на филиале фордовского завода в Голландии и предназначенного для регулировки часовых положений ленинской головы у восьмидесятиметровой скульптуры Дворца Советов.
Рожок.
Порхает утренний снежок и на затворе тает вдруг.
– Средь боя слышу я рожок – необычайно нежный звук! – воскликнул комбриг, разглядывая в бинокль поле боя.
Над полуоткрытым блиндажём свистели пули. В воздухе пахло гарью.
Комбриг крепче прижал бинокль к глазам:
– И автомат к плечу прижат. Захлёбывается огнём…
Сзади подошёл политрук:
– Это, товарищ комбриг, – для залпа общего сержант команду подаёт рожком.
Комбриг опустил бинокль, нахмурил брови:
– Декабрьский снег – что козий пух. Не здесь ли в прошлые года я слушал, как играл пастух, ведя задонские стада?