Политрук вздохнул:
– Но взял оружие народ строителей и пастухов. Его на подвиги зовёт прозрачный, нежный звук рожков.
Комбриг повернулся, посмотрел на него ввалившимися от постоянной бессонницы глазами:
– Дорогой горя и тревог шагай, сражайся и терпи. Ещё услышим мы рожок в безмолвной утренней степи.
Политрук понимающе кивнул и молодцевато одёрнул портупею.
Их вывели в степь утром.
Солнце ещё не встало – на востоке розовела мутная дымка.
Снег громко хрустел под ногами отделения смершевцев.
Комбриг и политрук двигались бесшумно – они были босы и шли в одном заледенелом исподнем. Руки их были скручены колючей проволокой.
– Отделение, стой! – скомандовал высокий сержант, и затянутые в полушубки солдаты остановились.
– Готовсь!
Смершевцы сдёрнули автоматы, приложили к тугим плечам.
Комбриг поцеловал политрука в поседевший за одну ночь висок. Политрук неловко придвинулся к нему, ткнулся лицом в окровавленную рубаху и заплакал.
– Да здравствует великий Сталин! – выкрикнул комбриг хриплым голосом.
Сержант вынул из-за пазухи инкрустированный серебром и перламутром рожок и приложил к посиневшим губам.
В память о встрече.
Серёжа надел шинель и повернулся к Лиде:
– Слушай, подари мне на прощанье пару милых пустяков. Папирос хороших, чайник, томик пушкинских стихов…
Лида грустно улыбнулась, сняла с полки Пушкина, потом пошла на кухню.
Серёжа застегнул пуговицы шинели, надел пилотку и стал листать томик.
Вскоре Лида вышла с чёрным мешочком и небольшим жестяным чайником:
– Вот, Серёженька. Табаку у меня нет.
– А это что?
– Сухари.
– Ну что ж. Чудесно.
– Возьмёшь?
– Ещё бы! Жизнь армейца не балует, что ты там ни говори… Только ты знаешь, я б хотел и поцелуи захватить, как сухари.
Лида улыбнулась, положила чайник с сухарями на стол.
Серёжа развязал вещмешок, стал запихивать в него чайник и Пушкина:
– Может, Лид, очень заскучаю, так вот было бы в пути и приятно вместо чаю губы тёплые найти.
– Неужели приятно?
– Лидка! Если свалит смерть под дубом, всё равно приятно, чтоб отогрели эти губы холодеющий мой лоб.
Он подошёл к ней, обнял:
– Подари… авось случайно пощадят ещё в бою. Я тогда тебе и чайник и любовь верну свою!
Лида вздохнула, пошла в спальню.
Кровать была не прибрана. На тумбочке стояла порожняя бутылка портвейна с двумя стаканами.
Лида открыла платяной шкаф, заглянула внутрь.
Поцелуи лежали на третьей полке под стопкой белья между двумя ночными рубашками.
– Сколько тебе, Серёж? – крикнула Лида.
– Да не знаю… сколько не жалко…
Она отсчитала дюжину и в пригоршнях вынесла Серёже:
– Держи.
– Во, нормально.
Он развязал мешочек с сухарями, высыпал туда поцелуи: