Секрет опричника; Преступление в слободе (Сударушкин) - страница 3

Вероятно, именно поэтому я не слышал, с чего начался разговор пассажиров, расположившихся рядом со мною, и, может, целиком пропустил бы его мимо ушей, если бы не фраза, задевшая мое сознание в тот момент, когда я перелистывал очередную журнальную страницу:

– В Александровой слободе произошло не случайное убийство, а умышленное преступление…

Поверх развернутого журнала я посмотрел на пассажира, сидящего напротив меня.

Бледное, вытянутое лицо, глубокие, сосредоточенные глаза с темными подглазинами, черная борода с редкой проседью.

Брюки заправлены в высокие сапоги, куртка с блестящими металлическими пуговицами подпоясана кожаным ремнем, на голове серая широкополая шляпа.

Для пассажира московской электрички одет он был несколько необычно. Сначала я подумал, что это охотник, но ружья при нем не было. Рядом, на крючке, покачивалась импортная спортивная сумка с красочным названием какой-то фирмы.

Сказанная чернобородым фраза удивила не только меня, но и его собеседника – тщедушного старика с маленьким сморщенным лицом, будто старик все время хотел чихнуть, но никак не получалось.

Возле чернобородого выглядел он неказисто: мешковатый, поношенный костюм, изрядно стоптанные ботинки, на коленях портфель с обмотанной изолентой ручкой, которому не нашлось места среди раздутых покупками сумок и чемоданов на верхней полке.

Поправив роговые, тяжелые очки, чудом державшиеся на самом кончике острого носа, старик переспросил, продолжая разговор, начало которого я прослушал:

– Умышленное преступление?

– А почему бы и нет? – снисходительно, одними губами, улыбнулся чернобородый.

Старик, словно по клавишам рояля, возбужденно постучал пальцами по портфелю:

– Вы располагаете какими-то конкретными фактами?

– Известны слова ливонского пастора Павла Одерборна: «Долго московитяне терпели малодушное бездействие Иоанна в войне литовской, наконец собрались во Владимире и прямо заявили царю, требуя старшего сына в предводители».

– И какой вывод вы делаете из этого?

Иван Грозный увидел в царевиче если не явного, то потенциального врага и убил его. Если вам недостаточно Одерборна, вот свидетельство Джерома Горсея: «Царь опасался за свою власть, полагая, что народ слишком хорошего мнения о его сыне».

Я уже догадался, что мои попутчики разговаривают об убийстве Грозным своего старшего сына – царевича Ивана. Вспомнилась известная картина Ренина в Третьяковской галерее – обезумевший от горя царь одной рукой судорожно зажимает кровавую рану на голове сына, а другой старается приподнять его с ковра. Рядом лежит злосчастный посох, которым царь смертельно ранил наследника.