Гай смотрел, как поблескивают очки доктора Треливена. Он прислушался к словам: «…Известный молодой человек… спортсмен… благородный… храбрый… солдат… безвременно… горькая утрата для всех, кто его знал…» Гай подумал, что Джон Треливен не такой наивный, каким иногда кажется. Этот человек знал свое дело. Знал своих прихожан. Он понимал, что такое смерть и как относятся к ней люди в маленьких городках, знал, что они хотят услышать и во что они предпочитают верить. Он говорил старые, затертые, банальные слова, словно у него была картотека проповедей на случай смерти людей любого пола и возраста — стариков и старух, мужчин в расцвете сил и женщин среднего возраста, молодых мужчин и молодых женщин, детей и младенцев.
Да, доктора Треливена глупцом не назовешь.
— …его жена и отец, — говорил священник, и несколько голов слегка повернулось туда, где в первом ряду рядом с Сэмом сидела Мар, склонив голову. Ее черные волосы сливались с черной шляпой, только над воротником пальто белела полоска шеи. Гай посмотрел на эту белую полоску и опустил голову, потому что началась молитва. И как недавно он просил у Бога смерти для Лэрри, так теперь он страстно молился за жизнь Мар, но знал, как знал и тогда, что все зависит от него самого и Бог тут совершенно ни при чем.
А дождь все не прекращался. Лобовые стекла многих автомобилей покрылись изморозью, и прежде чем похоронная процессия смогла тронуться в путь, водителям пришлось счищать ледяную пленку руками в перчатках или пластиковыми скребками. Было в этом что-то будничное, даже, пожалуй, несколько неприличное, портившее торжественную церемонию.
Протестантское кладбище находилось всего в нескольких кварталах от церкви. Гай следовал на своей машине за машиной Мар и Сэма. Щелками «дворники», смывая ледяной дождь. Впереди неясно виднелась белая шея Мар, а через покрытое изморозью заднее стекло его собственной машины — включенные фары следовавших за ним автомобилей. Процессия представляла собой такое мрачное зрелище, что Гай искренне подумал: «Лэрри сейчас спокойнее и лучше, чем провожающим его в последний путь».
Хотя служитель кладбища в день похорон перекапывал землю вокруг могилы несколько раз, все-таки она снова успела замерзнуть, и доктору Треливену пришлось скрести ее ногтями, чтобы набрать более или менее приличную горсть.
«Плоть, прах, тлен;
в надежде воскреснуть для вечной жизни».
Ком мерзлой земли стукнулся о крышку гроба, и люди молча заплакали под своими черными зонтиками.
Зонтик Иды был достаточно большой, чтобы укрыть от дождя их обеих. Но Фрэн нравилось чувствовать на лице дождевые капли. Влага была холодной, она напоминала ей и фруктовое мороженое на палочке, и купания в гранитовом бассейне, и другие приятные вещи ее придуманного детства. Это отвлекало ее внимание от гроба и монотонного голоса священника, зловещих черных силуэтов деревьев и замерзших венков, и трогательных маленьких флажков на солдатских могилах, которые тоже застыли и даже не трепетали на ветру.