Зазвонил телефон. Гай уронил ложку, вскочил и направился к будке, но потом остановился и отошел в сторону, пропустив к телефону хозяина ресторана.
— Послушай, Милли, я уже сто раз говорил тебе: заказывай молоко на дом. Да, мне известно, что у нас шестеро детей, но не могу же я каждый вечер тащить домой огромный бидон только потому, что здесь у меня есть возможность купить молоко немного дешевле. Закрой-ка лучше ставни — смотри, какой ветер, — быть буре.
Что-то случилось, думал Гай, он чувствует это, он знает это, у него нет ни тени сомнения. Что-то случилось, но что, черт побери?
Он доел похлебку. Мужчины переключились на обсуж-дение преимуществ кечей перед ялами в штормовую погоду. Он присоединился к компании у стойки бара и стал говорить взахлеб, стараясь не думать ни о чем другом, кроме лодок и похлебок…
— Да, из Нантукки, — прогнусавил в трубку Клем. — Да, да, штамп как нарисованный. Отправлено вчера после обеда из Сконсета, Нантукки, доктором Джоном Треливеном.
— Клем… — Гай погладил трубку дрожащей рукой. — Послушай, Клем…
— Доставить его?
— Нет, я…
— Может, вскрыть и прочесть? Конечно, это не положено, но иногда я думаю, на закон вполне позволительно смотреть сквозь пальцы.
— Да, Клем… Нет, Клем… Нет… Нет! — Он грохнул кулаком по стенке телефонной будки. Почему он раньше не подумал об этом? Без сомнения, письмо касается Мар, но ведь неизвестно, о чем пишет Джон, поэтому он, конечно, не может позволить Клему вскрыть его. Он сказал: — Нет, Клем, я заеду за ним сам.
Он повесил трубку и устало прислонился к металлической стенке. Было пятнадцать минут десятого. Немного успокоившись, он позвонил на телефонную станцию Нантукки и попытался узнать телефон Джона Треливена. Но тот, по-видимому, еще не зарегистрировался, а фамилию священника, которого замещал Джон, Гай не знал. «Индепендентская церковь в Сконсете, можно ведь позвонить туда…»
Ну конечно, можно, ответила телефонистка. Только вот линия на Сконсет оборвана. Она не виновата, что в Нантукки был сильный ветер. Конечно, линию починят, но только когда? Через час, два, восемь часов, завтра?
Чертыхнувшись, он повесил трубку.
Ветер достиг штормовой силы — того и гляди, высадит окно или повалит на крыше телевизионную антенну.
Хозяин ресторана сказал: — Говорил же я вчера, что будет буря. — Потом добавил: — Сегодня похлебка погуще.
— Спасибо, но мне пора в путь.
— Но не в такую же погоду.
— Мне надо в Нантукки.
— А ты, парень, часом, не свихнулся?
— Может быть. Не знаю. Может быть.
Он сошел с ума? Может быть. Сошел с ума, думал он, подгребая в шлюпке к стоящей на якоре «Джулии». Он поднял грот и штормовой кливер, чтобы они не слишком сильно били о мачту, запустил мотор и стал осторожно пробираться к буйку. У буйка повернул и пошел левым галсом, потом повернул еще и все время, не выключая мотора, старался вести яхту на ветре, пока не пересек гавань. Он выключил мотор и пошел правым галсом. Яхта дала сильный крен, но, когда он ослабил грот, она выровнялась снова и двигалась теперь медленнее, зато точно по курсу. Нисколько не хуже прочих, размышлял Гай, его степенная старушка с носом быстроходной яхты и тяжелым килем, хотя и не слишком поворотлива, что, впрочем, не удивительно при ее габаритах: тридцать два фута в длину и целых восемь в ширину. Ничего, решил он, выдюжит.