Гай поднял коротышку и уложил его на диван. Тот, глядя в потолок бессмысленными глазами, забормотал: «Поцеловать невесту… Еще раз поцеловать…»
Мар наклонилась и поцеловала его в выпуклый лоб.
— Желаю вам счастья, — одобрительно пробормотал мистер Блассингейм.
— А вам я желаю, — улыбаясь, ответила Маргрет, — всегда жить на широкую ногу.
Мистер Блассингейм закрыл глаза. «Счастья», — заплетающимся языком пробормотал он еще два раза, потом вдруг резко вскочил и необыкновенно выразительно подмигнул всем. Прежде чем упасть навзничь и окончательно затихнуть, он протяжно рыгнул, и в горле у него громко забулькало.
Было без двадцати шесть. Гай помог Мар надеть пальто, потом оделся сам, за руку попрощался с Джоном, сказал Фрэнсис «до свидания» и «спасибо», взял под руку Мар и вышел с ней в холодную ночь. Джип долго чихал, потом, наконец, завелся и покатил по неровной дороге, подпрыгивая на ухабах.
В доме воцарилась тишина. Джон стоял у окна и смотрел в темноту. Джадсон Блассингейм храпел. Фрэнсис сидела на вертящемся стульчике у пианино и смотрела на спину своего мужа. Отсюда ей не было видно его брюшка. Он казался высоким и сильным, и она вдруг вспомнила первую брачную ночь, ужасный шок, который испытала, обнаружив животные инстинкты в таком деликатном во всем остальном человеке.
— Ну вот и все, — сказал Джон.
— Да, все. — Он повернулся, и ей снова стало видно его брюшко. Закрыв глаза, она вспомнила, каким он был без очков и без лишнего жира. — Я думаю, сегодня они останутся в коттедже.
— Да.
— А мистер Блассингейм, видимо, надолго заснул.
— Скорее всего, так.
— На сколько именно?
— Я думаю, на несколько часов. А почему ты спрашиваешь?
— Да так. Я просто подумала…
— О чем?
— Ни о чем… Абсолютно ни о чем. — Она вдруг рассердилась на него и на себя. — Ненавижу, когда люди напиваются. Ненавижу! — Она одним глотком прикончила шампанское, поспешно встала, почувствовала внезапное головокружение, схватила бутылку с шампанским и пошла наверх, в спальню. Там она села на кровать и печально уставилась на свое отражение в зеркале над туалетным столиком. Ей тридцать пять. Тусклые каштановые волосы, слишком узкий подбородок, слишком тонкие губы, погасшие карие глаза. Жена преподобного Джона Треливена, всю свою замужнюю жизнь она была рядом с ним в беде и радости; убиралась в его доме и утешала его прихожан; лечила его простуды, готовила ему еду и заботилась о его душе. И только теперь почувствовала, как устала. У нее никогда не было настоящей радости в жизни. У кого угодно, только не у нее. Другие люди, подобно Гаю и Маргрет, жили интересно и романтично. Пусть аморально и непристойно, но все равно романтично. И почему это добрым людям приходится утешаться исключительно своей добротой? Почему порядочные женщины, подобные ей, бездетны, а грешницы беременеют от одной капли… Она устыдилась своей последней мысли и сказала себе, что имела в виду лишь то, что некоторые заводят детей вне брака. И это несправедливо. Абсолютно несправедливо.