Сегодня все неожиданно повторилось — этот странный холодок, гуляющий по спине, несмотря на то, что ему не было холодно, и эта неотступная мысль, что Джулия ждет его там, в темноте. Он знал об этом все время и когда принимал душ, и когда переодевался, и когда листал журнал, и когда выходил на улицу и смотрел на падающий снег. Он знал об этом все время.
Чтобы хоть чем-нибудь заняться, он подошел к проигрывателю, включил его, поставил наугад какую-то пластинку. Сначала послышался тихий скрип, затем он узнал вступительные таинственные аккорды «Праздника Победы» Шеллинга — нестройные отзвуки опустевшего поля боя, постепенно сменившиеся полонезом, потом мелодией, напоминающей танго, веселой музыкой веселой толпы, ликующей после битвы, смеющейся и танцующей в огромном зале. Неожиданно наступила тишина, и вдруг запел горн, рассыпалась барабанная дробь, и издали, неотвратимо приближаясь, послышалась мерная, четкая поступь погибших.
Танцоры кружились в вальсе, стараясь оттеснить марширующие призраки. Они танцевали и пили, и занимались любовью. Но все было напрасно, шаги мертвецов все приближались, и барабанная дробь становилась все громче, потом постепенно она смолкла, а где-то вдали горн заиграл погребение.
Проигрыватель щелкнул. Опять наступила тишина, и опять ему показалось, что Джулия ждет его в темноте. Он пробормотал: «Джулия… Джулия…» Надел кожаный пиджак, прошел через кабинет и приемную, вышел на улицу и стал спускаться с холма. Дверь станции была открыта. Он окинул взглядом неясные силуэты лодок и вдруг увидел свет — две круглые точки иллюминаторов «Джулии». Замерев, он стоял на опилках, не в силах отвести взгляд от светящихся кружков, потом стал осторожно пробираться к лодке, обходя разбросанные кругом доски, бочонки с гвоздями и банки с засохшей краской. С яхты не доносилось ни звука. Но свет в иллюминаторах мягко мигал, как будто в кабине тихо раскачивалась керосиновая лампа.
Он встал на ступеньки самодельной приставной лестницы, бесшумно поднялся по ней, прошел в кубрик и через открытый люк увидел Мар. Она сидела на кушетке, сжавшись и обхватив колени руками.
Мар медленно и равнодушно подняла глаза. На ней была красная шерстяная кофта и черные брюки. Она поежилась, и он сказал:
— Я разожгу печку. Сейчас будет тепло.
Спустившись вниз, Гай разжег маленькую керосиновую печку и произнес:
— Она ест кислород. Возможно, и вредно для здоровья, но все-таки лучше, чем мерзнуть.
— Что Лэрри имел в виду, когда говорил про морфий?
— А что он мог иметь в виду?
— Ты велел уменьшить интервал между уколами с двенадцати до восьми часов.