Она вообще не помнила имен.
Да и что такое имя? Его не удержишь. Не почуешь. Не укачаешь перед сном. Не шепнешь ему на ушко слова любви много-много раз подряд. Да, было когда-то имя, которое стало для нее дороже всех прочих имен. Но оно улетело словно птица – не вернешь.
Как много всего от нее улетело. Имена. Воспоминания. Все то, что она знала о себе. Когда-то она была умной. Ловкой. Доброй. Она любила и была любима. Ноги ее ловко ступали по горбатой земле, мысли укладывались в аккуратные стопки – одна в другую, словно тарелки в буфете. Но вот уже много лет ее нога не касалась земли, а вихри и бури распахнули дверцы и разметали с полок буфета все содержимое. И должно быть, навсегда.
Она помнила лишь прикосновение бумаги. Она испытывала голод, утолить который могла только бумага. По ночам ей снилась сухая гладкая бумажная поверхность, боль плоти, рассекаемой острым краем. Снился росчерк пера по бездонной белизне. Снились бумажные птицы, бумажные звезды, бумажные небеса. Снилась бумажная луна, нависшая над бумажными городами, бумажными лесами и бумажными людьми. Бумажный мир. Бумажная вселенная. Снились океаны чернил, леса писчих перьев, бескрайние болота слов. И всего этого было в ее снах в изобилии.
Бумага появлялась у нее не только во снах, но и наяву. Никто не знал, откуда она берется. Звездные сестры изо дня в день входили к ней в камеру и выбрасывали карты, которые она чертила, и слова, которые писала, не давая себе труда прочесть написанное. Ворча и бранясь, сестры выметали бумагу вон. И все же узница каждый день обретала в изобилии и бумагу, и перья, и чернила. Все то, в чем она нуждалась.
Карта. Она рисовала карту, которую ясно видела своим внутренним взором. «Она здесь, – писала узница. – Она здесь, она здесь, она здесь».
– Кто – она? – снова и снова спрашивал тот человек. Лицо у него поначалу было юное, славное, чистое, а потом – красное, яростное, окровавленное. Когда нанесенные бумагой раны зажили, они превратились в шрамы – сначала багровые, затем розовые и, наконец, белые. Шрамы складывались в карту. Понимает ли он, что носит на себе карту, думала безумица. Понимает ли, на что она указывает? Она не знала, способен ли хоть кто-то понять это, или же знание принадлежит ей одной и не может быть разделено. Была ли она одинока в своем безумии, или же весь мир обезумел вместе с ней? Она не могла знать. Ей хотелось схватить юношу и написать «Она здесь» в месте, где кость скулы встречалась с мочкой уха. Ей хотелось, чтобы он понял.
«Кто – она?» – думал он, глядя на Башню снизу, с земли, и безумица слышала его вопрос.