Сян поплотнее завернулась в плащ. Ей не хотелось замерзнуть. И вспоминать ей тоже не хотелось. Она потрясла головой, изгоняя из нее мысли, и стала спускаться по склону горы. Прямо в облако.
* * *
ИЗ ОКНА БАШНИ безумица видела, как ведьма бредет меж деревьев. Ведьма была далеко – очень далеко, – однако взгляд безумицы, если дать ему волю, проникал до самого края мира.
Умела ли она так видеть до того, как обезумела? Да, пожалуй. Просто не замечала этого своего умения. Когда-то она была преданной дочерью. Потом – влюбленной девушкой. Матерью в ожидании первенца, считающей дни до его появления на свет. А потом все рухнуло.
Безумица обнаружила, что знает очень многое. То, чего никак не могла знать. В ее безумии мир представлялся ей усеянным блестящими осколками и маленькими драгоценностями. Человек роняет монетку и не может найти, но ворона без труда выхватит ее из пыли. Знание по сути своей было блестящей драгоценностью – ну а безумица была вороной. Она пробивалась, дотягивалась, собирала и копила. Она знала так много. Знала, например, где живет ведьма. Если бы безумице удалось надолго уйти из Башни, она бы с закрытыми глазами нашла путь в ее дом. Она знала, куда ведьма уносит детей. Знала, как живут люди в тех городах.
– Как поживает наша пациентка? – каждое утро на рассвете спрашивала Старшая сестра. – Какие печали гнетут ее бедную душеньку?
Старшая сестра была голодна. Безумица чувствовала ее голод.
«Никакие», – могла бы ответить она, если бы пожелала. Но она не хотела говорить.
Печали безумицы много лет служили пищей Старшей сестре. Много лет узницу глодал хищный зверь. (Пожирательница Печали – это знание однажды пришло к безумице невесть откуда. Она никогда не слышала этого названия прежде. Она добыла его так же, как добывала все остальное, – потянулась сквозь трещину мира и выудила эти два слова.) Много лет она молча лежала в своей камере, покуда Старшая сестра упивалась ее печалью.
Но однажды печаль ушла. Безумица научилась запирать ее, запечатывать другим чувством. Надеждой. И сестра Игнация ушла голодной.
– Умно придумала, – прошипела сестра, стиснув серые губы в узкую линию. – Заперлась, значит. Смотри, это ведь не навсегда…
«Это ты меня заперла, – подумала безумица, ощутив, как разгорается в душе искорка надежды. – И это не навсегда…»
Безумица прижалась лицом к толстым железным прутьям на узком окне. Ведьма вышла из лесу и, хромая, брела к городской стене, а члены Совета в то же самое время несли к воротам младенца.
Ни материнского плача. Ни отцовского крика. Никто не вступился за обреченное дитя. Люди тупо смотрели, как младенца несут в исполненный ужасов лес, и верили, что теперь эти ужасы обойдут их стороной. Они смотрели, и на лицах их был страх.