«Глупцы, – хотела бы сказать им безумная. – Не туда смотрите».
Узница сложила из карты сокола. Она умела делать так, чтобы нечто произошло, – но как, объяснить не могла. Так оно было и до того, как пришли за ее ребенком, до Башни – одна мера пшеницы превращалась в две, истончившаяся до дыр ткань в ее руках обретала плотность и красоту. Но за долгие годы, проведенные в Башне, безумица отточила свой талант и придала ему остроту клинка. В трещинах мира она находила частицы магии и тащила их к себе, как белка тащит в дупло запасы на зиму.
Безумица видела цель. Ведьма шла к поляне. Старейшины шли туда же. А сокол летел прямо туда, где находился ребенок. Безумица чувствовала это всем своим существом.
* * *
ГЕРЛАНД, глава Совета старейшин, изрядно постарел. Еженедельно доставляемые от Звездных сестер эликсиры поддерживали его, однако в последнее время уже не так хорошо, как прежде. Это раздражало.
Раздражала его и вся эта возня с младенцами – нет-нет, не смысл действа и не результаты, тут его все устраивало. Он просто не любил прикасаться к младенцам. Они все время кричали, вели себя крайне невоспитанно и, честно говоря, не думали ни о ком, кроме себя самих.
Да к тому же еще от них дурно пахло. По крайней мере, от того, которого держал сейчас на руках Герланд, – пахло, да еще как.
Авторитет – это, конечно, хорошая вещь, его надо поддерживать, но – Герланд переложил ребенка из одной руки в другую – для таких церемоний он, Герланд, уже староват.
Ему не хватало Антейна. Он знал, что это глупо. Это даже лучше, что мальчик ушел сам. Казнь – дело хлопотное. Особенно казнь родственников. И все же. Как бы бесконечно ни злила Герланда бессмысленная нелюбовь Антейна к Дню Жертвы, когда мальчик ушел, старейшина ощутил утрату, хотя и не понимал толком, что утратил. Без Антейна и Совет был не Совет. Герланд твердил себе, что ему попросту не хватает еще одной пары рук, чтобы сгрузить на них этого писклявого безобразника-младенца, но в глубине души он понимал, что грусть его иной природы.
При приближении старейшин люди, стоявшие вдоль дороги, наклоняли головы, и это было хорошо и правильно. Ребенок вертелся и крутился. Обслюнявил Герланду весь плащ. Герланд глубоко вздохнул. Он удержит себя в руках. Да, неприятно, но ради всех этих людей он выдержит.
Ах, как трудно – никто и представить себе не мог бы, как это трудно! – быть всеми любимым, всеми почитаемым и все время жертвовать собой. Проходя в окружении старейшин по улице к воротам, Герланд не преминул похвалить себя за доброту и жертвенность.