По возвращении в Москву оперативная группа Политбюро столкнулась с новой проблемой: как изолировать остатки реактора № 4 от окружающей среды?[1121] Теперь, когда горение графита почти прекратилось и призрак «китайского синдрома» рассеялся, было крайне важно предотвратить дальнейшие выбросы радиоактивности в атмосферу вокруг станции – и как можно быстрее запустить три оставшихся реактора Чернобыля. Вырабатываемое ими электричество не было критически необходимо для советской экономики, но возвращение реакторов в строй еще раз продемонстрирует мощь социалистического государства и его приверженность атомной энергетике. А обеспечить безопасную эксплуатацию реакторов можно было, только запечатав развалины энергоблока № 4. В первую очередь это была ответственность Министерства энергетики, но его строительные бригады вскоре перестали справляться с масштабом стоящих перед ними задач[1122]. 12 мая они просто опустили руки в отчаянии.
Однако Генеральный секретарь Горбачев был твердо намерен ликвидировать фиаско как можно быстрее. Он напомнил коллегам по Политбюро, что СССР построил первую в мире атомную электростанцию[1123]. Теперь он должен стать первым, кто построит для нее гроб. Пришло время призвать экспертов, которые кровью написали правила советского атомного строительства – специалистов Министерства среднего машиностроения. На следующий день глава Средмаша Ефим Славский с бригадой из десяти человек прилетел в Киев на борту персонального Ту-104, а затем облетел руины энергоблока на вертолете[1124].
«Ну и месиво», – сказал он, глядя на разрушения с воздуха. Его спутники были потрясены увиденным: все оказалось намного хуже, чем в официальных сообщениях. Из кратера реактора все еще поднимался дым, теперь он напоминал спящий вулкан, готовый в любой момент с ревом пробудиться. Тому, кто возьмется строить стены вокруг аварийного энергоблока, придется работать в наиболее враждебной обстановке из всех, с какими сталкивались люди: почти непредставимые уровни радиации, стройплощадка, слишком опасная для разведки, и невыполнимые сроки – Горбачев сказал Славскому, что хочет, чтобы реактор был накрыт до конца года. Несчастные случаи были почти неизбежны. Восьмидесятилетний министр повернулся к своим людям.
«Ребята, придется рисковать, – сказал он»[1125].
На следующий день[1126] в интервью для Центрального телевидения глава правительственной комиссии Иван Силаев наметил планы по окончательному упокоению реактора – сооружению могилы, в которую будут заключены руины энергоблока. «Это будет огромный контейнер, – пояснил он, – который позволит обеспечить захоронение всего, что осталось… после всей этой аварии». Сооружение будет монументальным, построенным с расчетом на сотню лет или больше, и, стоя перед камерами, Силаев дал ему название, резонирующее с историей и ритуалом: саркофаг.