Желание жестоко наказать автора доклада связано с тем, что страхи аппаратчика были вполне обоснованными[1216]. Открыть миру истинные причины катастрофы – недостатки конструкции реактора, систематические и долговременные неисправности его работы, атмосфера секретности и отрицания любых неудач советской ядерной программы, самонадеянность ученых, осуществляющих надзор за ней, – все это было невозможно даже представить себе. Если доклад признает недостатки конструкции реактора РБМК, ответственность за аварию можно будет проследить до самого верха – до главного конструктора и президента Академии наук. В обществе, где культ науки заменил религию, шефы ядерной отрасли были среди самых почитаемых икон – столпы советского государства. Сбросить их с постаментов – значит подорвать целостность системы, на которой строился СССР. Их нельзя было признать виновными.
Доклад Легасова был сделан мастерски[1217]. Проговорив пять часов без перерыва через переводчиков, академик все это время держал аудиторию завороженной. Он подробно описал устройство реактора – признав наличие некоторых недостатков, но заполировав неудобные факты, – и по минутам реконструировал последовательность событий аварии, куда более устрашающей, чем могли себе представить западные эксперты. Закончив, Легасов с помощью своей команды еще несколько часов отвечал на вопросы и ответил почти на все. Репортеры требовали рассказать о недостатках конструкции реактора, которые он упоминал, Легасов ответил: «Недостаток системы в том, что разработчики не предусмотрели неуклюжие и глупые действия операторов». Тем не менее он признал, что «примерно половина» из оставшихся в СССР 14 реакторов РБМК остановлены – для проведения технической модификации и «для повышения их безопасности»[1218].
Впечатленные беспрецедентной откровенностью советских ученых и ободренные тем, что чрезвычайное событие на Чернобыльской станции не имеет отношения к ядерной безопасности за пределами СССР, а воздействие на здоровье и экологию не вышло за пределы допустимого, делегаты покидали зал с уверенностью в будущем атомной энергетики – советской и мировой. Через неделю, когда они стали разъезжаться из Вены, настроение у всех было бодрое, почти праздничное[1219]. Для Советского Союза – и лично для Валерия Легасова – конференция стала, как отметил известный британский физик в «Бюллетене ученых-атомщиков», «триумфом пиара».
Вернувшись в Москву, Легасов поехал прямо в Курчатовский институт и взбежал по лестнице на третий этаж. «Победа!» – крикнул он другу.