Когда я впервые встретил Марию Проценко, бывшего главного архитектора города Припяти, она приближалась к 70 годам. Мария жила одна с шестью кошками в квартире на окраине Киева и ходила с трудом, опираясь на видавшие виды алюминиевые палки[1552]. После того как она упала с четвертого этажа своего дома – забыла ключи внутри и перелезала к себе с соседского балкона, трюк, который не раз проделывала в прошлом, – врачи сказали ей, что вряд ли она снова будет ходить. Но Проценко посрамила их и продолжала ездить в Киевский институт искусств художественного моделирования и дизайна имени Сальвадора Дали, где преподавала дизайн интерьеров. Одетая в кремовую блузку и изящный темно-серый костюм со значком Союза архитекторов СССР на лацкане, она призналась, что сразу после катастрофы боялась говорить о том, что видела, «потому что я знала, что со мной может случиться, – мне хватило примера моего деда». Теперь Мария описывала все в ярких подробностях, с любовной ностальгией ветерана войны, расцвечивая все, кроме самых печальных эпизодов. Она все еще оплакивала смерть мужа и сына – оба умерли от рака. Ее дочь, которая провела последний вечер в Припяти, смотря с отцом фильм в кинотеатре, не хотела обсуждать, что произошло. Когда на следующий год мы встретились снова, Проценко принесла домашние пасхальные подарки, ее тогдашний пропуск ликвидатора и блокнот, который служил ей долгие месяцы в чернобыльской зоне. «Он все еще пахнет радиацией… как гроза – озоном», – сказала она[1553]. Я не чувствовал запах, и тогда Мария склонилась над столом и, к моему ужасу, сдула пыль со страниц прямо мне в нос.
«Апчхи! – сказала она с озорным огоньком в глазах. – Если бы было чего бояться, не принесла бы!»
Виктора Брюханова я встретил незадолго до его 80-летия: осенним утром, в квартире на четвертом этаже, где они с Валентиной жили после того, как он вышел из тюрьмы[1554]. Когда его зрение стало ухудшаться, Брюханов уволился с работы в Министерстве энергетики. Он стал очень замкнутым, почти ослеп после двух инсультов, лицо его утратило подвижность, но он сохранил острый ум. Брюханов вспоминал свой оптимистический настрой и большие надежды в первые недели в Чернобыле, борьбу с партийными начальниками, говорил о трудностях строительства города среди припятских болот и о планах развития, которые становились все обширнее, о новых мощных реакторах и о второй очереди станции на другом берегу реки. Но, когда разговор подошел к ночи аварии, уничтожившей 4-й блок, он медленно поднялся со своего стула и ушел в другую комнату, оставив жену досказывать историю.