Уже полтора года мы оба не были в отпуске. Ботинки мои прохудились, и в них хлюпала декабрьская жижа.
— Знаешь, — сказал я Дани, — я, пожалуй, попробую. На следующем же привале.
Мы оба озабоченно поглядели вперед — когда-то он будет, этот следующий привал. А вдруг не скоро!.. И риска меньше: сейчас два километра назад идти, а потом все пять придется. Я остановился у канавы перешнуровать ботинок, колонна медленно текла мимо меня. Солдаты скользили, шлепали по грязи, господин ефрейтор, замыкавший колонну, крикнул мне: «Не отставай, ты…» И через десять — пятнадцать шагов снова: «Эй ты, отставший, догоняешь? Сейчас привал будет, тогда и переобуешься».
Я еще долго возился со шнурками, а когда колонна была уже далеко, перемахнул через канаву и побежал назад, чтобы быть от них подальше, а потом пошел напрямик через пашню. Вообще-то это была не пашня, скорее жнивье. В прошлом году здесь росла кукуруза, это я помню, а что в этом году — не разобрать сейчас: темень, грязь. Я быстро дошел до нашего поля и до дома. Все, конечно, уже спали.
Я постучал, старики проснулись первыми. Я слышал, как мать, отыскивая спички, спросила: «Кто там?» Она спросила просто так, в темноту, а когда зажгла лампу, в дверях повторила снова: «Кто там?» — «Это я, я», — говорю, но она, конечно, не сразу узнала мой голос. Разве могли они ждать меня?
И Маргит тоже не могла поверить своим глазам, когда я вошел в дом. Они сразу начали хлопотать у плиты, чем бы попотчевать меня. А отец стал расспрашивать, как я попал домой.
Я сказал, что поел бы, но лучше, чтоб они погрели мне немного воды для ног. Я снял ботинки и, прижав ступни к печке, попробовал отогреть их. Для того, кто вспотел, а потом мерз и день и два, лучше всего, конечно, сухое тепло, но мне хотелось опустить ноги в теплую воду. Они приготовили мне и воду и еду, отец спросил, есть ли у меня сигареты. Я сказал, что нет, и попросил у него табаку. У меня в кармане была одна табачная пыль.
— Значит, такие у вас дела? — спрашивает отец.
— Такие, — отвечаю, — хуже некуда. Сигареты сам раздобывай где хочешь.
— А нам говорят, сигарет потому нет, что табак солдатам нужен.
Они спросили меня, сколько я у них пробуду. Я не хотел ничего говорить, человек наперед мало что знает, а попусту болтать — какой прок. Я сказал только, чтоб не спрашивали…
Ноги у меня в воде отошли, и мне сразу так захотелось спать, что я чуть не заснул на стуле. Но все равно, лучше заснуть на стуле, чем сидеть сейчас с Дани и его приятелями у придорожной канавы.
И еще я не знал, чего мне хотелось больше: лечь с женой или спать. Когда я на минутку прислонялся головой к стене и ноги начинало покалывать в теплой воде — тогда спать. И в постели я пересиливал себя, чтобы не заснуть, пока старики не погасили лампу. Спал я плохо — ночью просыпался весь в поту, а проснувшись, не мог понять, где я, и уже под утро услышал, как отец разговаривает с кем-то во дворе.