— Тот же, что и ты. Ты говорила, что умеешь красиво обставлять квартиры. Начни с меня.
— Хорошо, сударь, принимаю заказ. Сколько денег ассигнуете вы на это?
— А сколько нужно? Пятьдесят тысяч хватит?
— С излишком. А сколько у тебя есть?
— Как раз столько.
— Ну да! Откуда?
— Целых шесть лет я почти ничего не тратил. Восемь часов уходило на работу, четыре часа — на дорогу, четыре — на учебу. Пройдет несколько лет, пока я в должности инженера стану зарабатывать столько, сколько зарабатывал раньше механиком. Купил же я за это время всего-навсего мотоцикл.
— А женщины?
— Они появлялись только эпизодически.
— Эпизодически?
— На третье свидание я обычно уже не ходил. Ты в моей жизни первая.
— Очень мило. Теперь давай поужинаем и, главное, выпьем. Надо отпраздновать нашу встречу.
— Ты привыкла пить?
— Да, пожалуй.
Он засмеялся.
— Потом отвыкнешь.
— А надо ли отвыкать?
— Надо. Все это явления одного порядка: вино, твоя статуя, твое общество, твой муж, безделье, роль кобылы, твое плохое настроение. Поэтому ты чувствуешь себя неудовлетворенной.
— Глупый! Я божественно себя чувствую. Давно не чувствовала себя так прекрасно.
— Если человеку хорошо, ему хорошо и без вина.
Мне было хорошо. Я утопала в блаженстве, действительно чувствовала себя счастливой; наше уединение полно было пленительного очарования, и все казалось мне милым, прекрасным, великолепным. Потом я рассказала Пиште, как обставлю квартиру, а он мне — чем мы будем заниматься всю нашу дальнейшую жизнь. И прошлое сразу стало таким незначительным, ничтожным.
Утром я проснулась первая и с недоумением осмотрелась в чужой, неприветливой комнате; спросонья я никак не могла понять, как очутилась здесь. События последних дней вспомнились не сразу, и меня поразили непривычная комната, кровать и вся ситуация. Лишь осознав, где я нахожусь, я поняла, что лежу с Пиштой на страшно неудобной двуспальной кровати, — счастье еще, что я только теперь обнаружила это, — и на минуту задумалась, что, собственно, мне все это даст.
В час пробуждения человек бывает необыкновенно трезв и разумен, и я вдруг пустилась рассуждать сама с собой: все, что следует за физическим наслаждением, вытекает из условий жизни и возможностей, которые дают деньги, будет хуже того, что было… точка… конец, — тут я прервала нить моих рассуждений…
Об этом пока что нет смысла думать. Нет, нет.
Впрочем, философствовать было действительно незачем. Стоило нам подняться с постели, как все опять стало прекрасно. Была чудесная погода, и мы принялись готовиться к отъезду.
— Ты точно сон, — сказала я Пиште. — Ты очень похож на сон.