Старший табунщик Андраш Буйдошо сидел верхом на лошади и смотрел прямо перед собой. Трудно было сказать, думает ли он сейчас о чем-нибудь. Темное от загара, с глубокими морщинами лицо казалось вырезанным из дерева, и весь он, сухой, маленький, походил на древнюю диковинную статуэтку. Он сидел не шелохнувшись, даже веки его не вздрагивали — само застывшее спокойствие. Казалось, он не только ни о чем не думает, даже не дышит.
А старик между тем размышлял: что было бы, если бы он был вовсе не он, а кто-то другой, богатый, носил бы дорогую одежду, жил бы в городе, в красивом доме, где было бы много комнат и он — лет на тридцать моложе, — окруженный роскошью, сидел бы за столом, уставленным всякими яствами. Чудно́ было бы! Жаль, не удалось ему это испытать. А вот почему не удалось?
Две собаки вскочили, тявкнули пару раз, предупреждая хозяина, что кто-то приближается к ним, но этот кто-то был еще далеко, а собаки обленились и выжидали теперь — пусть поближе подъедет.
Андраш Буйдошо слегка повернул голову туда, где неподалеку от него, расстелив на траве армяк, лежали два его сына. Старший что-то рассказывал младшему, они смеялись, но так тихо, будто боялись потревожить тишину в степи, нарушить безмолвие отца.
Буйдошо только взглянул в их сторону, они тут же вскочили, подошли к отцу и стали напряженно всматриваться, кто там в коляске, долго смотрели, хотя в первую же минуту поняли: коляска муниципального советника.
— Коляска муниципалитета, — сказал Янош, старший сын.
— Двух черных меринов запрягли, — со знанием дела добавил Балинт.
Старик молчал.
— Господин муниципальный советник. Господин Вереш к нам пожаловал.
— И правда он. Интересно, что ему здесь надо?
— Сейчас скажет.
Старик слегка нахмурился — вот любят болтать попусту. Раз едет, значит, надо. Приехал уже.
Ему было досадно, что мысли его прервали. Чего ради заявился сюда глава муниципалитета?
Буйдошо только тогда слез с лошади, когда коляска подъехала совсем близко и собаки, заливаясь лаем, прыгали уже под ногами у черных меринов. Старик снял с лошади седло, хлопнул ее по крупу, чтобы шла в табун, к другим лошадям, и направился к муниципальному советнику, сам пошел, потому что уважал его, чувствовал к нему расположение. Не раз сиживали они вместе в корчме, пили вино, пели песни.
Муниципальный советник Иштван Вереш — огромный, как бегемот, ростом чуть ли не два метра, весом с центнер, здоровый, сильный, лицо медно-красное, голос громовый — был живым, жизнерадостным человеком, заядлым охотником, любил и поесть и выпить. Куртка на нем сейчас чуть не лопалась, он был весь потный и пыльный и, здороваясь, так сильно сжал табунщику руку, будто у него самого рука была железной.