Но если и дома нет столько наличными? Или если Эржи все равно не даст?
Она и не дала, но не дала с таким скандалом, что их отношения, налаженные было благодаря миллиону, непоправимо испортились.
Игриво-ласковое вступление Ковача, — он рассказал, куда и зачем ему надо идти, — жена слушала о нарастающим раздражением, а потом отрезала, что на пирушку и двухсот форинтов с лихвой хватит.
— Но, дорогая…
— Никаких «дорогих». Достаточно. Больше у нас нет. Твои коллеги! Да они б удавили тебя из зависти. И им ты хочешь показать, что выбросить пару тысяч тебе, мол, раз плюнуть? Где это слыхано — две тыщи! Признайся, что сказал, не подумав.
— Но нет, я настаиваю.
— Настаивай сколько угодно.
— Будто эти деньги только твои!
— В гробу я тебя видала.
— А я — тебя. Сделай милость, отдай две тысячи!
— А две тысячи кукишей не хочешь?
Ковач уже орал, тогда жена рванула один из ящиков комода и швырнула на пол пятьсот форинтов:
— На! Возьми и убирайся! Пропей все, купи на них любовницу, больше от меня не получишь, не позволю отнимать еду у детей для гулянок, пока я жива, хочешь, убей… Ну, что стоишь? Убей!..
Но более всего Ковача поразил и обезоружил невыносимый тон, который взяла жена. За все восемнадцать лет их брака он ни разу не слыхал от нее ничего подобного. Перед ним была другая женщина. Совершенно другая, не та, нежная и юная, которая когда-то клялась ему в вечной верности, но и не та, какой была она в последние годы, последние недели — домашняя хозяйка, главная черта характера которой — спокойствие и бесстрастность.
«Откуда же взялась у жены эта страстность, если так именуемое человеческое свойство проявилось в ней только в первый месяц их супружества?» — недоуменно размышлял Ковач. Но до размышлений ли ему было?
Поразмышлять он смог дома, в кровати, вечером того же дня, перед сном раздор перешел в немую стадию, они старались задеть друг друга молчанием, но ведь действует-то это лишь когда по меньшей мере один из двух хочет говорить. С тем они и заснули, наутро Ковач проснулся с мыслью, что упустил крупнейший шанс своей жизни.
Утром первым делом было взять с книжки деньги. Взял он все. К предстоящему дню он готовился, как мать к смотринам дочери. Нарочно оделся во все новое, нарочно просидел полчаса в ванной, хотя дети и спешили… Вот вам, нате вот, говорил он всем своим видом. Со мной этот номер не пройдет.
Сердце его колотилось.
Девица, разумеется, вела себя так, будто нисколечки не задета тем, что он не пришел вчера. Даже и на намекнула на это. Улыбалась, и даже любезнее, чем вчера.
— У вас бледный вид.