Схватив стакан, он запустил им в яблоню.
— Так же разнесу я кооператив. — И, гогоча про себя, он продолжал потягивать вино, теперь уже из кувшина. — Общим, значит, все сделают? Ну, так я им обобществлю всех жен, а Жужку в первую очередь. Мы теперь будем рядом, каждый день вместе. Чего с ней церемониться, коли заупрямится, хорошую пощечину, и айда…
Одно ясно: грош цена этой жизни, грош ей цена.
В совещаниях бригадиров принимал обычно участие и Ульвецкий. Как член правления он имел на это право. И вообще этот новый член кооператива интересовался всеми делами, вызывая всеобщее одобрение. А на совещания он ходил, в сущности, ради Жужи. Сначала сидел, слушал, а через три-четыре недели стал даже высказываться. Вопросы обсуждались несложные, за полмесяца вполне можно было в них разобраться.
Как-то раз речь там зашла о составе бригад. Бригада Олаха жаловалась, что участки у нее большие, а людей мало: двадцать два человека обрабатывают триста хольдов. Бригада Вереша говорила о том же: площади большие, а людей мало.
Ульвецкий сидел в углу, развалившись на стуле, и все больше распалялся.
С полчаса назад они говорили с Жужей, вернее, он говорил, а она молчала, лишь спрашивала время от времени:
— Неужто не надоело еще? Или ты не способен понять, что вовсе не нужен мне?
А Ульвецкий упорно повторял, что жить без нее не может.
Сейчас он слушал выступающих; Карой Вереш, покачивая лысой головой, жаловался, что не все члены бригады — а их и так-то мало — выходят на работу, и он сам не знает, что с ними делать.
— Короче, порядок наладить невозможно? — вмешался вдруг Ульвецкий.
— Да я делаю все, что в моих силах, — пожал плечами Карой Вереш.
Ульвецкий не спеша, обстоятельно скрутил цигарку, затем, поднявшись со стула, закурил.
— Если бригадир делает все, что в его силах, — продолжал он, — а дело у него все-таки не ладится, значит, он плохой бригадир. Не так ли, товарищ Вереш?
Наступило недоуменное молчание, потом Янош Гал сухо сказал:
— Я полагаю, сперва не худо бы заслужить право говорить такое.
Тут осмелел и Карой Вереш: вскочив с места, он закричал, что не желает выслушивать подобное от Шандора Ульвецкого: он, Вереш, был уже членом кооператива и даже бригадиром, когда на господина Ульвецкого еще работали батраки. Однако Янош Гал и его одернул и хотел было вернуться к обсуждению вопроса, как вдруг в комнату ворвался перепуганный Пал Киш и, с трудом переведя дух, выпалил, что сбесился бык Черный.
Собрание прервалось; столпившись у окна, все смотрели, как люди, спасаясь, бегут сломя голову от племенного быка, который вырвался на волю, разорвав рогами проволочное ограждение загона.