Избранное (Шаркади) - страница 69


За те полгода, пока председателем был Ульвецкий, жизнь в «Мичурине» вроде бы изменилась к лучшему, но и к худшему тоже. Не вполне понимая, в чем тут дело, парторганизация относилась к Ульвецкому с недоверием, хотя иногда и хвалила.

После тяжелого года руководить кооперативом было непросто. И все же «Мичурин» добился высоких урожаев, все его члены выработали годовую норму, на трудодень выдавали более двух килограммов пшеницы, у всех было молоко, кукуруза, корма — не в изобилии, правда, но народ не бедствовал, а сильно нуждающимся даже платили аванс. Крестьяне порой роптали, но на руководство не жаловались. Трудовая дисциплина ослабела — это верно, но и то сказать — для чего она зимой? Люди все равно слоняются без дела, только инвентарь ремонтируют, подолгу спят да в правление ходят с просьбами, авось перепадет чего-нибудь.

К Шандору Ульвецкому ходили с просьбами не напрасно. Кто просил аванс, как правило, получал его.

— А что? Зерно в закромах еще есть. Первым делом надо помочь человеку, а уж госпоставки как-нибудь выполним. Государство не голодает, а у Кароя Вига нет ни пучка соломы, печку топить нечем.

Кому выносили выговор за нарушение дисциплины, тоже шел к председателю. Покачав головой, тот обычно отменял выговор: каждый ведь может оступиться, — кто не ошибается?

Для любителей просить и жаловаться не было председателя лучше, чем Шандор Ульвецкий. Больше просили, чем жаловались. Тут же, единолично, без участия правления решив вопрос, он говорил бухгалтеру или кассиру:

— Выдайте-ка этой женщине немного ячменя, я подпишу, вы только составьте акт.

В уезде требовали лишь отчет. Поздно начали сев? А кто это проверит? Если сообщить, что поздно начали, «Мичурин» попадет в число отстающих, у бригадиров отберут знамя. Подмигнув, он говорил бригадиру:

— Ну, товарищ Вереш, как у вас дела? Сотня хольдов еще осталась? Но ведь это будет сделано, не так ли?

Разумеется, к тому времени, когда отчет придет в уезд и пришлют, быть может, проверщиков, сев уже закончат.

В страду Ульвецкий был неумолим. За свою жизнь он твердо усвоил: кто крадет день во время пахоты, покоса, прокладки оросительного канала, тот причиняет непоправимый вред, — прощать этого нельзя: мотыга, плуг, коса не должны простаивать, надо обработать как можно большую площадь. В эту пору в нем просыпался азарт: случалось, выхватив косу из неловких рук, он сам показывал, как надо косить. Люди видели это, и Ульвецкий старался, чтобы видели и рассказывали другим. Так председатель прослыл ревнителем общественного добра, ведь каждый сбереженный в страду час на вес золота.