Остервенело кружа над степью, я все не мог уловить светящийся хвост несущейся где-то под землей кометы. Однако через некоторое время обнадеживающим светом вдруг вдалеке забрезжил ее силуэт, что надвигался прямо в мою сторону. Я с облегчением выругался. Спасло меня изначально верно избранное направление. Оказывается, свою цель я тогда почти сразу догнал, перегнал и оставил далеко позади себя за какие-то полминуты. Поклявшись себе больше не отвлекаться ни на что, кроме загадочной фигуры Оксмана, я поравнялся с электропоездом и неторопливо полетел за ним вслед.
* * *
Нигде не было солнца. Сидя на кровле трехэтажного таунхауса, ютившегося на окраине спального района, я внезапно для себя открыл, что в алиеноцептивно отраженном мире, щедро иллюминирующем внутренностями наполняющих его вещей, нигде не было солнца.
Вечернее небо мерцало от течений беспрерывно конфликтующих в нем термальных слоев, рьяно отстаивающих иерархию своего расположения, что отдавалось здесь, внизу, нытьем неуверенного в своем направлении ветра. Одни участки неба были плотными, влажными – яркими, другие – порожними, прозрачными, непроглядно мерклыми. Намного выше чувствовался колпак немыслимой силы напряжения, источаемой ионосферой, но еще выше все обрывалось. Небытие.
Никогда раньше я не поднимал голову выше тех событий, что меня окружали на земле. А сейчас, откровенно скучая, вот уже шесть часов сидя полусогнутым в тени мезонина[10], прямо над чердачным этажом, оборудованным под дополнительную квартиру доктора Оксмана, я впервые обратил внимание на эту оказию. Что ж, может, оно и к лучшему. Энергия солнца, возведенная в алиеноцептивном эквиваленте, воспринятая без таких сдерживающих фильтров, как озоновый слой и дисперсная, что значит, преломляющая своей влажностью среда небесного свода наряду с коллагеновым слоем роговицы, подавляющим пагубное воздействие лучей, могла бы затмить собой более чем всё и сжечь мозг одним лишь алиеноцептивным впечатлением.
Ведь каждый из органов чувств можно было так или иначе пресытить или вовсе оглушить соответствующим ему раздражителем. Неизбежно огрубевающее обоняние на промышленном производстве всяких едких пластиков и разящих наповал красителей. Тугоухость, дающая о себе знать от развернувшихся неподалеку с домом строительных работ. Прожектора, случайно проехавшиеся тяжеловесными лучами по глазам, могли их вывести из строя на несколько минут, а то и дольше. Так и с алиеноцепцией существовал некий порог, при преодолении которого я чувствовал легкое головокружение. Чересчур быстрый, горячий, тяжелый, громоздкий объект, буквально пылающий ореолом энергичности, был способен меня смутить. Тот взрыв на хладокомбинате, несмотря на то, что его ослепительное величие было сокрыто толстым слоем стен, сказался на моем чутье, сделав его на время подугасшим, хоть я и не обратил на это внимание тогда, но я это понимал сейчас, постфактум, на трезвую и умудренную опытом голову. И потому где-то в глубине души я все-таки был рад, что космический вакуум необъяснимым образом скрывал от меня неперевариваемую мощь солнца.