Но вот вышел Гриньке срок его отсидки, и решил он инкогнито съездить к Ирине в деревню, увидеть ее хотя бы, посмотреть, на самом ли деле она такая, как он ее себе представлял. Домой когда еще попадешь, а тут каких-то шестьдесят километров — рукой подать. Да и бабу уже хотелось, чего греха таить.
Собрался, разузнал дорогу, поехал. Чисто выбритый, в новом костюме, новой кепке, на толчке по дешевке выцыганенной у какого-то местного барыги.
Деревня ему понравилась: тихая, сюда менты не так часто, наверное, наведываются. Озеро — порыбачить можно, а рыбалку он любит.
Дом Ирины нашел сразу: от остановки рукой подать. Да и саму Ирину узнал (фотку высылала): сидит на лавке возле калитки, семечки лузгает.
Конечно, в натуре она симпатичнее выглядит: щечки пухленькие, алые, сама крепенькая, ладно сбитая, ляжки крупные, налитые. (У Гриньки аж внизу живота при виде их — оголенных — засвербело, затомилось.)
Подошел поближе, улыбнулся, как мог, сказал громко:
— Ну, здравствуй, Иришка, — не боясь показаться фамильярным.
— Здравствуйте, — собрав брови на переносице и пытаясь угадать, кто это, ответила Ирина.
— Вот и встретились. Я Гриша, Гриша Завозов собственной персоной. Приехал, так сказать, на любаву свою поглядеть.
Тут только дошло Ирине, кто перед ней. Лицо ее залилось краской, мысли перепутались, во рту так и осталась непроглоченной семечка. Никак не ожидала она такого поворота. Писала письма в надежде скрасить свое и чужое одиночество, но никогда, никогда не думала даже, что кто-нибудь из них решится приехать к ней. Считала — так всё, ненастоящее, только чтобы разобраться в себе, а оно вон как вышло: кто-то всерьез принял все ее излияния. Да как теперь быть-то: и незнакомый вроде человек, и не выгонишь — друг по переписке. Завертелось все в голове Ирины, перемешалось.
— Что в гости не зовешь, не кличешь? — уже стоял возле нее Гринька, улыбался. — Давай поближе, что ли, познакомимся, — протягивает ей руку, как мужику. Ирина оторопело дает ему свою, ослабевшую, тот легко жмет ее, ощущая завораживающую пухлость ее ладони. Он сдержан, сам неловко себя чувствует: не клеится что-то.
— Ну, может, в дом пригласишь? — видя, что Ирина не осмеливается ни на что, спрашивает он.
— Заходите, — все еще не пришедшая в себя, не отказывает ему Ирина.
— Вот и ладно, — продолжает улыбаться он. — Да ты не бойся меня, я, поди ж, не кусаюсь.
Прошли в избу. Гринька на мгновение замер на пороге, огляделся.
— Сама живешь?
— С бабушкой.
— А бабка где?
— В город поехала, в больницу: с печенью что-то неладно. — Сказала и тут же торопливо добавила: — Да она уже должна быть. Сейчас.