– Она что, хочет, чтоб последние полсотни километров ты пешком прошла? Это ж глухомань какая-то дикая! Грунтовки, лес! А ну-ка, медведь выйдет, что тогда? Или работяги на лесовозе догонят? Нет. Нечего. Давай живи своей жизнью.
Мурка жила. Даже Ваську рисовать стало некогда – и сил не было. Последние занятия на подготовительных, утра у Мити, фотосессии у Шведа, выезды с ним и Янкой на съемки, и скоро выпускной – Мурка все отчетливей ощущала Васькино требовательное, ноющее присутствие рядом. Он сопел у плеча. Мял страницы Янкиных учебников по искусству. Ронял чашки со стола – вдребезги. Он хотел проявиться. Хотел ожить хоть на секунду. Хотел, чтоб она или нарисовала его, или сфоткала – хотел быть. Требовал. Дыхание, шуршание одежды – даже чуть островатый, родной мальчишечий запах. Кажется, оглянись – и увидишь, причем не воздушного ангела-Васеньку, а плотного, большелобого, настоящего Ваську: морщит переносицу, коленку чешет, мол, ну сколько можно рисовать всякую фигню, рисуй меня! Оглянешься, на самом деле – нету… И во сне она искала его каждую ночь. То в каком-то детском лагере среди черных сосен у застывшего, как стекло, серого залива, среди безликих детей-упырей; то на заброшенной стройке, превращавшейся в подземный лабиринт, то в каком-то перевернутом городе, где она забегала в родную парадную и, задыхаясь, мчалась наверх по узким лестницам, но все или этаж не тот, или квартира не та, и люди чужие, чужие, чужие… Или квартиры вообще нет.
Но если войти в профиль брата и опубликовать еще одну фотку «с того света», становилось легче дышать. Васька будто отходил, чуть успокаивался, мол, «да, я есть», переставал смотреть ей в затылок и сопеть в плечо.
Но ведь подходящих фоток в запасе немного: те, что Швед делал, суперпрофессиональные, райские, публиковать нельзя, Швед голову оторвет: да он и не дал их, держал у себя на компе, как-то еще работал с ними; а ей распечатал две на бумаге и отдал в белом конверте. Если на них смотреть больше минуты – начинает колотить. Хоть они и из рая. Зеленого и солнечного… Поэтому Мурка переснимать их на телефон не стала, так и держала в конверте, куда заглядывала не каждый день и лишь на пару секунд, только чтоб, как в окошко, прошептать: «Привет, Васька, как ты там?» Значит, для соцсети оставалось только то, что не очень-то умело нафоткал Митя. И несколько себяшечек – она намучилась, пока в кадре получился Васька… Она выкладывала снимки. Подписывала фразами, что звучали в голове Васькиным голосом, а потом разрешала себе дождаться десяти лайков. И удаляла пост. Может, это была трусость. Или здравый смысл. Но ей казалось, что так будет лучше: фотки с того света и должны быстро исчезать на этом. Вот как тогда на ЕГЭ по русскому – сколько продержался контур Васькиной ладошки? И на сообщения отвечать нельзя. Ничего нельзя. Фотка – десять лайков – удаление…