– Пацан, не бойся! Не тронет! Он щенок еще! Зарывай, а ну ко мне, песий дух! Зарывай! Отстань от пацана!
Пес поскакал к нему, мотая хвостом. Мурка тихонько пошла дальше. Занятно у них тут собачку зовут, ага… Ой. А что это мужик ее пацаном назвал? Она вроде сегодня и не думала фоткаться Васькой. Хотя чего она хотела: джинсы, футболка с Микки-Маусом – она ее всегда на кладбище надевала. Волосы короткие, рюкзачок, сама костлявая, мелкая, вид – понурый, жалкий. Она попыталась вспомнить себя девочкой в зеркале, в волшебном серебряном платье, или хоть куколкой в лапах чудовища на работах Шведа – все равно что другую вселенную вспоминать. Не надо здесь ни о чем хорошем думать. Тут, в этих кладбищенских квадратах, другие законы. Вот выйдешь – тогда и подумаешь, что завтра выпускной…
– …У тебя есть конфетка? – раздался скрипучий голосок откуда-то снизу.
Мурка отпрыгнула. На дощатом мостике через заросшую канаву, отделяющую захоронения от дорожки, сидело мелкое существо в грязной белой рубашке и смотрело, болтая ногами, голодными бесцветными глазенками. Откуда? Чье дите? Побирушка? Сограждане ведь полно всего оставляют: конфеты, пряники, водку в стаканчиках под кусочком хлеба. Видела весной: после «светлого праздника» от стаканчика к стаканчику ходил бомжик, подсохший хлебушек за пазуху прятал, водочку, на время переставая трястись, аккуратно сливал в двухлитровую бутылку, а его самка, горбясь следом, сгребала с памятников крашеные яйца и конфеты. Может, этот замурзанный – их?
Из рюкзака она достала начатый пакетик с ирисками – дитё вскочило.
– Стой там, – велела Мурка. – Не подходи ко мне!
Мальчонка только шмыгнул носом и кивнул. Что-то в нем было не так. Такой бледный, будто просвечивает, и ручонки в земле.
– Ты чей? Ты тут что, один?
– Не, у меня тут папа с мамой, я с ними… Меня погулять отпустили! Конфетку-то дашь? Хоть одну?
Мурка положила пакетик на дорожку:
– Вот. Это все тебе. Чур возьмешь, когда я отойду.
Положила на песок дорожки и пошла себе. Меж лопаток закололо мурашками. Когда шагов через пять оглянулась – заморыша не было.
Ваське она принесла большое зеленое яблоко. Самое большое, которое нашла в магазине. Осторожно положила на узенький постамент к памятнику. Даже если потом его заберет тот заморыш – это будет уже не важно. Призраку Ваське все равно достанется призрак яблока. А вечером она его с этим яблоком нарисует.
Хорошо, что на памятнике нет портрета. Только имя и цифры. Отец хотел портрет, но, когда заказывал памятник, передумал. Сказал, не хочет, чтоб этот портрет потом всю жизнь в глазах стоял вместо настоящего Васьки. А так памятник был дорогой, высокий. Васька должен был в августе на юг ехать, в дорогущий лагерь у моря, английский учить – вот эти деньги отец, добавив еще столько же, и отдал осенью за памятник.