Мурка посмотрела из колодца двора в небо – его виднелось совсем чуть-чуть, и было оно бледное, фарфоровое от жары. Плоское, как потолок. Как лист дорогой бумаги. Может быть, надо взять и нарисовать врезавшуюся в память легкую девочку Элю, и тогда бабке где-то там станет полегче?..
– Здравствуй, – буркнул отец. – Ключи принесла? Давай.
– Васька не хочет, чтоб ее рядом с ним хоронили, – сразу сказала Мурка.
– Васька? А может, ты? – тяжело взглянул отец, забирая ключи.
– Васька и я – это одно и то же.
– А ты совсем тронулась, как я посмотрю. – Отец отвернулся и стал подниматься к дверям квартиры. – В дурку тебя сдать, что ли?
– Матушку-то что свою вовремя не сдал? – Мурка сползла с подоконника и, как привязанная, пошла за ним.
– Знаешь, Марта, не нам ее судить. Сколько бед, скитаний, да еще ссылка, да еще национальность – это в послевоенном-то Союзе! Она ведь дочь врагов народа, родители в лагерях сгинули, могил не найти – как она выжила вообще, я не знаю. Потом вроде замуж вышла, я появился – так потом дочка инвалидом родилась. Тут кто угодно с ума сошел бы.
– Ты у нее дома вообще бывал в последние годы?
– Нет, и это моя вина. – Отец вставил ключ и провернул замок. – С другой стороны, все вы, бабы, ненормальные…
От щелканья металла Мурку прохватило холодом. Отец толкнул дверь – и сморщился от затхлого запаха. Помедлил, не решаясь переступить порог. В линии его напряженных бровей мелькнуло что-то растерянное, Васькино.
– Погоди, пап. – Мурка взяла его за рукав; тут же отпустила под мрачным взглядом. – Ты знал, что там у нее в запертых комнатах?
– Это ж чужие комнаты. Квартира коммунальная.
– Ага, коммунальная. Врала она. Я вчера открыла… Одну. Увидела, что там… за соседка живет. А в той, которая досками заколочена, – там что, еще хуже?
– Да ну тебя. – Отец переступил порог и щелкнул выключателем. – Ну и вонь… А что хлоркой воняет? Да, точно, помойкой и хлоркой… Иди, окна везде открывай.
– Я еще вчера все открыла. – Мурка смотрела на ключи, всунутые в замок приоткрытой в сумрак двери. – Тут всегда так пахнет. Пап, ты ж до того, как на матери женился – тут ведь жил? Как же ты не знал, что это вовсе не соседские комнаты, а бабкины?
– Да я в пятнадцать уже в Москву сбежал от нее, сама понимаешь, с сестрой-инвалидом жить не сахар, ну и дядька Федя, отцов брат, меня в Москве в нефтяной техникум пристроил, – отец тоже смотрел на приоткрытую облезлую дверь и не спешил подходить и заглядывать. – А летами я тоже сюда не ездил, экспедиции, Геленджик-Сочи, бабы, то, се… Нет, – он опять поморщился. – Грязища, жуть. Ночевать тут нельзя. А тут на четвертом этаже вроде гостиница есть?