– Она что, ненавидела тебя?
– Да нет. Скорей, она просто по-людски говорить не умела, ругаться только. Ее жизнь так научила: молчать и таиться, если все хорошо, чтоб не отняли; и ругаться в крик, если что не по ней. Ну, и нервы ни к черту. Такая судьба…
– Где она родилась? В Тарту?
– Да. Потом – ссылка, за Урал… И не твое все это дело, Марта, ты ей… Ты ей – никто. Так, Марта, – он взглянул мрачно, исподлобья. – Не хотел по телефону, думал, приеду как-нибудь… Короче. Тебе в марте исполнилось восемнадцать, так?
Мурка хотела сказать, что да, и что еще она сегодня – а выпускной вечером не для нее теперь – получила школьный аттестат, и теперь можно будет подавать документы… Но почему-то только кивнула. Голые руки покрылись мурашками.
– Регистрацию я тебе временную продлевать тут не буду… Вещи забирай – и все, счастливого плавания. Вырастить я тебя вырастил, имя-фамилию дал, денег еще переведу немного на первое время – и давай, чтоб тебя в моей жизни не было. Хватит. Ты мне не родная, в общем – никто, а у меня еще свои детки есть, маленькие. Поняла?
– Нет, – честно сказала Мурка.
– Ты – не родная, – почти нежно сказал отец. – Приблудная, нагулянная. Всю жизнь мне испортила – только за Ваську тебе спасибо, нянькой ему была, подружкой. Потому я тебе в эту зиму деньжат подбрасывал. А теперь – все, банк закрыт. Давай сама. Совершеннолетняя. Иди на все четыре стороны. Я так понял, ты у хахаля живешь? Да мне в общем и похер, где. Делай, что хочешь. Все. Да хоть к матери своей идиотке езжай и тоже монашкой заделайся! Ты мне не дочь, я тебе – не отец! Ясно?! Чужие мы. Теперь поняла?
– Поняла.
– Ну, так давай, – он сунул ей в ладонь пару красных бумажек, почти нежно закатал в кулак: – Держи. После похорон еще кину. Может быть. Деньги, как ни крути, – главное. – Он подвел ее к входной двери: – Порог, осторожно. Под ноги смотри. И еще главное – никому ты, если не родная, просто так не нужна… Ну, все: большому кораблю – большое плавание. Давай-давай, – он толкнул дверь. – Шагай.
За открывшейся дверью на площадке стоял охранник Петя. А за ним – еще один, ночной, Андрюша. Черные майки, широкие ремни, мускулы. Взгляды – стрельба на поражение.
Андрюша спросил:
– Вмешаться? Тебя обижают?
– Нет, – Мурка скорей переступила порог.
– А это чо за румяный хер? Дойч, чо ли?
– Папа мой… Бывший.
Андрюша и Петя переглянулись.
– Не родной больше, говорит. – Мурка, не оглядываясь на человека в дверях, обошла парней. – Все нормально, ребят, пойдем отсюда.
– Не родной – так не родной, – хрюкнул Андрюша. – Мой вот папахен тоже матери лапшу на уши вешал и вешал… Ничо, вырос и без него, уродца. Да не бледнейте, уважаемый, не тронем.