– Че стряслось-то, художница? Расшиблась? Иди сюда, аптечка есть…
– Да не, все нормально… Дохромаю.
– Ну смотри… А бабка твоя где?
– Все. В морге.
– …Че?! Я ж вчера утром ей в такси грузиться помогал? Самосвал пластмассовый волокла, говорила, к внуку едет?
– Васька под машину попал уже как год назад. Вчера день памяти был. Вот на могилке она… И все. Жара. Я там была. Все, Петь, не могу, пойду я…
В синем вечернем дворе, откуда ушло солнце, было прохладно, и Мурка начала соображать ясней. Позвонила Янке и сказала честно:
– Янка, ты где? Я упала и разбила коленку. Заберешь меня?
В машине Мурка рассказала ей все – как будто Янка правда старшая сестра. Янка пару раз задрожала во время ее рассказа, но не расклеилась и руль держала крепко, только костяшки побелели. Поцеловала в лоб и в глаз, остановилась у аптеки, сбегала и вернулась с пакетом – бинты, лекарства. Дома загнала в душ, принесла пушистое полотенце и пижамку со щеночками, потом грамотно обработала и забинтовала распухшее колено, увела в постель и принесла травяной чаек с молоком и чем-то таким, от чего в Муркином уме тут же выключили свет.
Полночи-то она проспала… Вроде. От собственного тоскливого мяуканья очнулась у Шведа на руках, в одеяле – забарахталась. Янка наклонилась откуда-то, поцеловала – опять в глаз. И Швед поцеловал – в другой:
– Спи, котенок, спи.
И стало спокойно и смешно своему испугу: с котятами не занимаются сексом, их просто любят: гладят и целуют, любуются и берегут. Просто. Иногда – очень любят. Вот и у Янки со Шведом к ней – такая любовь, нежная. Как к котенку. Остаток ночи она провалялась между ними в их громадной постели. Швед дрых, большой и рыжий, от него шло такое светящееся золотом тепло, что наполняло всю комнату; Янка дремала, посапывая; сама Мурка тоже временами задремывала. Теплые, живые. Дышат. Милые. Лето, город и Нева за окном… Тоже – живые…
– …Марта, очнись. – Отец взял ее за локоть и отвел от облезлой двери. Аккуратно запер дверь и сунул ключи в карман.
– А там? – Мурка показала пальцем на заколоченную досками дверь.
– Да хер с ним, – мрачно сказал отец. – Даже смотреть не хочу. Найму узбеков и мусоровоз, вычищу все, и это, как ты сказала – пароочиститель? Обдерут пусть все до кирпичей, потом ремонт, чтоб все шведское, белое – и продам к чертовой матери… Пять комнат на Кирочной – да это приличные деньги…
– …Пап, она знала немецкий?
– Да. Да и я маленько знаю… Но она скрывала.
– Почему?
– Ты что, советскую историю не знаешь? Да ну его, этот немецкий; она, в общем, на нем ругалась больше: «Аlso hast du versagt», типа «Чтоб ты провалился».