Мы с Джоном старательно избегали друг друга после того вечера в Портленде. Если мы встречались глазами, в наших взглядах читалась угроза. Мы играли в опасную игру. Я знала, что он просчитывает свои риски, гадает, каким будет мой следующий шаг. Прикидывала, расскажет ли он другим о моем прадеде; однако знала, что Джон не хочет привлекать ко мне чье-то внимание. Он хотел, чтобы все принадлежало только ему: и всеобщее внимание, и Руби. Кроме того, я полагала, что ему нравится знать обо мне что-то, чего никто другой не знает. Это давало ему ощущение могущества.
Руби так и не нашла свою сумочку. Конечно же, ту ночь после поездки в Портленд она провела у Джона. На следующее утро я увидела, как она стоит в коридоре, а слесарь взламывает замок в ее двери. Она покусывала губу, на ней были спортивные штаны и футболка Джона, лицо выражало беспокойство. За завтраком она спросила, не видели ли мы ее сумочку, не могла ли она оставить ее в баре или обронить на улице. Или, быть может, она была в ее комнате? Джон смотрел на меня с предвкушением, кривя губы, но ничего не сказал. Мы оба крепко держались за эту веревку, каждый за свой конец, надеясь, что противник даст слабину и отпустит. Но ему не следовало бросать мне вызов.
Я стала проводить еще больше времени с Хейлом, у него дома – не около дома, а внутри. Исследовала его кухню, гостиную, спальню. Читала книги, сложенные стопками на полу, ела вместе с ним на диване готовую еду из кафе, спала вместе с ним в его постели. Мне нравилась его легкость, то, как он смеялся над всем, то, каким уверенным и цельным он был. Иногда Хейл говорил о будущем. О нашем будущем. О том, что может переехать вместе со мной в Бостон, если я поступлю туда на юридический. Я ждала подходящего момента, чтобы сказать ему, что хочу остаться в Эдлтоне. Я хотела пойти в магистратуру, в то время как он станет полноправным преподавателем. Я хотела жить в этом доме с ним, вместе читать и писать. Я хотела быть нормальной вместе с ним. У меня был шанс, и я собиралась им воспользоваться.
Он сказал, что со мной чувствует себя собой в большей степени, чем с кем-либо еще. Мне следовало сказать ему ужасно многое, но я молчала.
Мне нравилось, что у нас есть эта тайна. Я не должна была ни с кем говорить о Хейле. Я хотела, чтобы это осталось личным, только нашим.
В свободное время я пыталась понять, что делать с Руби. Я совершала пробежки длительностью в час, чтобы подумать об этом; ритмичные удары кроссовок об асфальт приносили мне облегчение. Похоже, никто больше не знал о плохом отношении Джона к Руби. Я заваливала Джемму и Халеда вопросами, которые должны были казаться им странными.