— В прошлом году, — начала она, глядя на Наденьку Гиляровскую, — у тебя появилась первая публикация в газете. Перевод Лондонской хроники спортивной жизни, если не ошибаюсь.
Закрасневшаяся Надя вскочила и закивала отчаянно. София Ивановна одна из любимых учителей девочки, и такая памятливость нешуточно льстит.
— Это, — чуть улыбнувшись такой реакции, учительница положила руку на тетрадь, — литература. Настоящая. Буду ждать публикации, для начала в газете.
И тишина… сменившаяся восторженными взглядами. Кудахтать, после недавнего сравнения с курятником, девочки не стали, но взгляды!
* * *
— Ма-ам! Представляешь?! — донеслось из прихожей. — Меня… учительница похвалила… Софья Ивановна! И-и-и! Хвост трубой… и сэр Мягколап…
Прерываю репетиции, и выхожу из комнаты. Раз! Вернувшаяся из гимназии Надя, не успевшая даже раздеться, повисла на шее. Засмущавшись, тут же отскочила.
— Ма-ам… представляешь?!
— Пока нет, — с трудом тая улыбку, отозвалась Мария Ивановна, — но очень хочу представить.
— Ф-фух! — выдохнула девочка, и начала рассказывать уже более-менее упорядоченно, иногда только срываясь на солнечные улыбки.
— …даже так? — приятно поразилась хозяйка дома. — Сама учительница порекомендовала к публикации? Ну-ка…
Чтение вслух затянулось, прерываемое взрывами хохота. Смеялись до слёз, до икоты.
— С нашего разбойника сэра Хвост Трубой писала? — поинтересовалась мать. — Похож! Только рисунков и не хватает.
— Ну-ка, — Санька выдвинулся вперёд с видом сомнабулы, — карандаш, карандаш…
На подсунутом листочке начал проступать кот – почему-то в робин-гудовской шапочке на мохнатой башке. Листок в сторону… и начали появляться силуэты Мягколапа и прочих героев трёх коротеньких рассказов. Пока трёх.
Наблюдаем за рисунками, как заворожённые. Здорово! А после услышанного это кажется каким-то волшебством. Вот они! Живые!
— Так вот, — шепчу одними губами, — а ты говорила!
Но Надя не смотрит на меня и не слышит. Притулившись с левого бока к Саньке, она смотрит за появлением героев на свет.
— Егорка! — неверяще кликнула меня знакомая торговка пронзительным голосом, прорвавшимся через чаячие крики товарок. — Никак ты?!
— Не, Мань, перепутала, не я то, — отвечаю с видом самым што ни на есть серьёзным и строгим, отчего баба теряется. Подавшаяся было вперёд, она сызнова кулем оседает на корчагах, лупая заплывшими глазами.
— А! — отмирает она чуть погодя, когда вокруг зашелестели смешки и хохоточки. — Ишь! Ха! Здорово вышло-то! Ты как? По делам, или соскучился по Хитрову рынку.
— Всего по чутка, — останавливаюсь рядышком, на утоптанном грязном снегу, смешавшемся с остатками еды, окурками цыгарок и харчками. — Дружков-приятелей навестить, да и дела кое-какие обкашлять.