К полудню Борков набрал корзину отборных груздей, наелся на гарях уже привявшей от времени малины и, выйдя на опушку леса, присел отдохнуть.
Над ним лопотала дрожливыми листьями уже тронутая багрянцем осина, чуть внятно шелестели сосны. Над заречным лесом сгрудились белые облака, громко и назойливо стрекотала в лесу сорока. Все это увидел и услышал Борков сразу, но ничто не остановило взгляд и не привлекло его внимания. Он лениво оглядывал примелькавшиеся горки и горушки, спелые хлеба и все другое, что попадало на глаза и что издавна было знакомо и буднично.
Борков лег на спину, уставился в небо и вдруг почувствовал, как стеснило в груди и стало отчего-то тревожно и радостно.
Он вскочил на ноги и, чтобы понять, почему нахлынуло на него доселе неведомое чувство, жадно оглядел поля, перелески, по-полдневному сонный пруд. Но ни в полях, ни на мелкой ряби стоялой воды он не заметил ничего такого, что могло бы броситься в глаза. Все вокруг было так же, как и неделю назад, когда он приезжал сюда на работу, но теперь ему вдруг почудилось, что сосны шумят как-то по-особенному, а сорока кричит совсем неназойливо. Он все пристальнее вглядывался в поля, прислушивался и, казалось, разобрал среди монотонного шума леса едва различимые шорохи, что, наверно, и было для деда вздохами земли…
В тот день он так и не сумел объяснить себе, отчего так взволновали его давно знакомые окрестности Дубовки. Еще не зная, что стал он тогда взрослым человеком и сделал свое первое открытие, как прекрасна земля, Борков заявил дома о намерении стать агрономом. Отец потянулся было к ремню, но решительное заступничество деда спасло Боркова от порки и помогло укрепиться в своем желании.
От того августовского воскресенья сейчас отделяло Боркова пятнадцать лет, но он помнил этот день во всех подробностях. И хоть ни разу с той поры не довелось ему почувствовать ту тревожную радость, что перепутала все привычные представления о деревенской жизни, но отголоски ее сохранились навсегда: он радовался крикам первых скворцов, запаху луговых трав и не переставал удивляться могучей силе небогатых дубовских земель.
Они исходили сейчас теплом, были еще комковаты и кое-где изъедены водомоинами. Еще не угадать, как лягут на пашне ровные строчки посеянного зерна и как дружно проклюнутся всходы, а Борков уже видел тут созревающую ниву, потому что была она единственной мерой его работы и его каждодневных забот. Чем оценивать хлопоты новой должности, Борков представлял пока очень неотчетливо, а оттого и вспомнил об этом лишь мельком и, чтобы успеть до полудня обойти ближние поля, заторопился к Медвежьей гриве.