двери, товарищ майор, даже и на Литейном.
Я разыгрывал простеца. Если у тебя планы продуманы на три колена вперёд, спрашивал я, зачем же так рисковать и делать восстание? Что будет с планами в случае неудачи? Это уж по нашей русской привычке, мрачно отвечал Герман. Не могут утерпеть. Хотят всё и сразу. И кричал, и стучал кулаком по столу: «Обязательно придёт такая мразь, полковник Пестель!»
За Пестеля нашлось кому вступиться.)
А этот всё сидел рядом.
— Вы бы вступились за Пестеля? — спросил я. — За полковника Пестеля, декабриста?
— Это вам лучше с нашим общим доктором поговорить. Он считает, что Пестеля повесили справедливо.
— Я рад, что это кого-то интересует.
— Чему тут радоваться? Интерес к политике — показатель душевного расстройства. Особенно если это политика двухсотлетней давности.
(Но что касается той драки... Легко сказать, что масоны были ни при чём — они были при чём, хотя, конечно, косвенно. (Обычное дело с масонами, сказал бы Герман.) Тот молодой человек, в простоте души замысливший организацию, которая абсурдно повторила орден иллюминатов, очень многое принял на свой счёт и взбеленился, потому что его собственные цели представлялись ему благородными, а цели Адама Вейсгаупта — нет. Столь широкое расхождение в целях и столь малое — в методах. И никого ещё это не навело на нужную мысль: ни декабристов, ни народовольцев, ни того молодого человека.
Дивлюся, право, я, как с умной головой могли связаться вы с такой, судáрь, чумой, — так я ему сказал, помогая умыться. Герман, как я теперь думаю, во многом был прав, но своей отталкивающей личностью компрометировал собственную правоту. Он понимал это и, должно быть, страдал. Почему бы ему не страдать? Если человек пьянь и хам, это не означает, что у него нет чувств.)
— Что вам нужно от этого бедолаги?
— Ничего он не бедолага. Всё у него отлично.
— Несмотря на интерес к политике?
— Я пошутил. В конце концов, политика двухсотлетней давности — всего лишь история.
— Да, всего лишь.
(Нет, меня не удивило, когда тот молодой человек набросился на Германа с кулаками. При таком сходстве в методах любое различие в целях начинает казаться мнимым — каким оно, собственно говоря, и является. И это было больше того, что он мог вынести.
Бенкендорф создавал Третье отделение по плану, разработанному для собственных нужд Пестелем, — хотя и постарался, надо отдать ему должное, его облагородить. Например, признавая необходимость политической полиции, с отвращением отверг идею тайного надзора посредством сети агентов, провокаторов и шпионов; всё больше напирал на воспитание и профилактику. Пестель тайный надзор считал безальтернативным — как, не прибегая к шпионству, знакомиться с частной жизнью граждан? — а его наличие необходимым. «Тайные розыски и шпионство суть надёжнейшее средство узнавать, как располагают свои поступки частные люди». Вот вам и революционеры. Кто-то говорил, что именно они, приходя к власти, создают наиболее эффективную политическую полицию.)