– Государь-батюшка! – одноглазый подозрительно посмотрел на меня, валяющегося на ковре – Тут до тебя Хлопуша просится. С каким-то человечком незнакомым. Пущать?
– Обыскали? – поинтересовался я, усаживаясь по-турецки.
– Зачем? – удивился Мясников.
Мнда… Вот такая охрана.
– А затем, что они под одеждой спрячут ножи и полоснут меня по горлу, пока ты свои пабасенки рассказывать будешь.
– Да… – одноглазый надвинул шапку на лоб, почесал затылок – Об сем мы не думали.
– А надо! Пущай.
В шатер зашли двое. Один – огромный, звереобразный мужик с изуродованным лицом. Взлохмаченные волосы на голове и в бороде – цвета грязной мочалы, глаза белесые, холодные, на лбу и щеках клейма: «В. О. Р.». Ноздри носа вырваны с корнем. Я взглянул на него и поежился. Одет обычно – серый армяк, сапоги…
Второй – явно солдат. Красный разорванный камзол, черный шейный платок. На голове – треуголка.
– С чем пожаловал Хлопуша? – поинтересовался я, вставая. Черт, как же не хватает простых стульев и стола!
– Вот! Споймали дезертиру. От Ренбурха бежал.
– Я сам, я сам сдался! – повалился в ноги солдат – Капрал 2-й гарнизонной роты, Евстратий Долгопят. Присягаю тебе, царь-батюшка, Петр Федорович, истинно присягаю!
– С вала спустился он. Тишком – пробасил Хлопуша – Казачки заметили и зарканили его.
Я еще раз взглянул на звероподобного. Известный каторжник, ссыльный. Сидел в Оренбургском остроге, пока губернатор не велел его освободить ради… тайного убийства Пугачева. Дал денег, грамоту для прохода мимо постов. Но Хлопуша оказался не лыком шит. Натерпевшись от властей, он тут же перебежал к пугачевцам. Теперь заправляет тайнами делами Емельяна Ивановича.
– Говори об чем мне молвил – Хлопуша пнул ногой солдата.
– Завтра, прямо после заутренней – зачастил Евстратий – Премьер-майор Наумов на тебя пойдет. Через яицские ворота. Пятьсот экзестированных пехотинцев берет. При семи полевых пушках.
Ну вот и считай официальное подтверждение завтрашней вылазки пришло.
– Откуда знаешь? – поинтересовался я на всякий случай.
– Выбрали меня в эту команду наумовскую – палю метко.
– Ладно молвишь, верю тебе – я повернулся к Хлопуше – Вот что. Забирай его к себе.
– Зачем? – удивился каторжник.
– Ты ведь грамоте учен? – я дождался неуверенного кивка Евстратия – Вот тебе, Хлопуша, наставники готовый. Нельзя нынче без грамоты.
Я угадал точно. Ни читать, ни писать бывший ссыльный не умел.
– Я это… В сумнениях – почесал поскреб в затылке мужик – Осилю ли?
– Дорогу осилит идущий – я поднял палец – В Библии сказано.
– Царь-батюшка, ты и Библю читал? – выпучил глаза Хлопуша. Солдат тоже смотрел в удивлении.