– Войдите! – я сел на кровати, на всякий случай положил справа заряженный пистолет. На ночь в доме оставалось всего три поста казаков – у черного входа, в стеклянном переходе и возле приемной.
Дверь отворилась и в спальню зашла бледная Маша. Девушка была одета лишь в ночную сорочку, сквозь которую просвечивали соски ее крупной груди. В руках Максимова держала свечку и судя по дрожанию пламени – сильно волновалась. Ее распущенные волосы лежали на плечах.
– Мария Викентьевна! – я пытался оторвать взгляд от ее бедер и талии и не мог – Как сие понимать?
– Петр Федорович! – Маша решительно закрыла дверь – Я больше не могу терпеть этого горького мучения и хранить в себе это пламя страсти…
Грудь девушки учащенно вздымалась:
– Вы являетесь во сне мне каждую ночь, я часа не могу прожить, чтобы не увидеть вас… Под любым предлогом! А нынче я узнала, что вы уезжаете на войну… И там всякое может случится. Даже самое ужасное. Я знаю, что поступаю дурно, вы вправе наказать меня презрением, отец сошел бы с ума узнав о позорном моем деянии…
Маша еще больше побледнела, покачнулась. Мне пришлось подскочить, взять ее под руки. Я решаю забрать ее свечу и поставить ее на пол – еще уронит и устроит пожар в доме.
Мы садимся на кровать, девушка дрожит, порывается что-то сказать.
– Мария Витольдовна… Маша! – я чувствую что сам не свой – Мое положение нынче таково…
– Мне все-равно! – пальчик девушки упирается в мои губы – Я гибну, гибну без тебя!
Это признание все переворачивает во мне. Я безо всякой подготовки целую Машу в горячие губы. Она отвечает! Неумело, но отвечает! Моя рука тут же задирает ей сорочку, другая – ложится на ее шею. Девушка с необычайной силой и страстью обнимает меня. Я валю ее на кровать, попутно срывая нижнюю рубашку. Иступлено целую сначала одну грудь, потом другую. Маша стонет, стаскивает мои подштанники и сама подвигает меня к своим раздвинутым ногам. Мы соединяемся в единое целое и тут уже девушка почти кричит.
– Тебе больно?? – я останавливаюсь.
– Это сладкая боль! – Мария сама начинает подо мной двигаться, заставляя продолжить начатое.
Потом мы лежим обнявшись. Я глажу ее волосы, девушка водит пальцами по шрамам на моей спине.
– И правда поротый – Максимова садится, поднимается с пола свечку, рассматривает меня – А я не верила Татьяне Григорьевне. Думала, что та придумала… Ой! Тут все в крови.
Девушка стремительно краснеет.
– Я завтра все поменяю и застираю. Боже, как стыдно!
– Не стыднее чем быть поротым царем – усмехаюсь я.
Маша молчит, рассматривая что-то в пламени свечи.