Да, с самого начала этого дня у Ивана было дурное предчувствие. И оно его, конечно же, не подвело. Поезд застрял где-то под Невинномысском и в результате прибыл в Георгиевск с двухчасовым опозданием. Подхватив тяжелый чемодан, Иван поплелся к автовокзалу и в довершение всех бед был вынужден бежать за автобусом с усердием, которому позавидовали бы его коллеги из угрозыска, преследующие матерого рецидивиста. Хорошо хоть, что, когда он уже почти отчаялся, водитель-грузин с огромными усищами догадался затормозить и впустил запыхавшегося сержанта в салон. Но теперь наконец-то все злоключения позади. Могилевский широко улыбнулся — уже через несколько часов он придет домой и будет выслушивать восхищенные охи родителей и младшей сеструхи. Он поудобнее пристроил чемодан под рукой, чтобы никто не позарился, и устало закрыл глаза.
Проснулся Иван от тревожного рокота голосов в салоне. Прислушавшись, он понял, что сидевшей через два ряда от него пассажирке — молодой и красивой южанке с длинными иссиня-черными волосами — стало плохо. Впрочем, в этом не было ничего удивительного — стенки автобуса, казалось, вот-вот готовы были оплавиться от жары. Бедняжка едва стояла, тяжело держась за поручни, и жадно хватала ртом раскаленный воздух.
— Остановите автобус! — закричала какая-то сердобольная бабулька. — Гражданке плохо!
Могилевского неожиданно покоробило от слова «гражданка». Оно у него ассоциировалось с чем угодно — с отделением милиции, заполняемым протоколом, дешевыми мужеподобными привокзальными шлюхами, но только не с этой девушкой, чьи хрупкие плечи чуть заметно вздрагивали, когда она тихим, извиняющимся голосом просила водителя остановиться.
Автобус свернул на обочину и притормозил. Водитель галантно помог девушке спуститься.
— Вам еще чем-нибудь помочь? — спросил он.
— Нет, спасибо, — ответила девушка. — Вы мне и так уже достаточно помогли. И поздравляю вас.
— С чем? — удивился водитель и только тут заметил особый яркий блеск глаз незнакомки. Это не был воспаленный отблеск, пляшущий в глазах больного человека, это было стальное мерцание глаз фанатика.
— Вам оказана великая честь умереть за свободную Ичкерию, — торжественно, с расстановкой проговорила она и медленно достала из кармана тускло сверкнувший браунинг. Ее движение было спокойным и неторопливым, как в замедленном кино, и водитель беспомощно стоял, парализованный страхом, не в силах ни думать, ни оторвать взгляд от черных расширенных глаз женщины. В этих глазах не было ничего — ни жалости, ни сострадания, они были похожи на черный зрачок пистолетного дула, бесстрастно взглянувший в лицо водителю. Женщина немного отстранилась, чтобы не испачкаться в брызнувшей крови, и плавно нажала на курок. На темной от пота рубашке шофера стремительно расплылось багровое пятно, он издал хриплый булькающий звук, рухнул на колени и уткнулся лицом в землю, словно хотел на прощание поцеловать серый гравий дороги. Но женщина этого уже не видела. Брезгливо отвернувшись от падающего тела, она вернулась в разом притихший салон.