Во взгляде Кормака вдруг появилась жестокость.
– Мне повезло, что у меня были такие друзья. Но, знаешь, они вовсе не такие, какими казались со стороны.
Сейчас она это понимала. Но не тогда…
– В любом случае вернемся к твоей влюбленности, – продолжил Кормак.
– Ну нет, тема закрыта. Это было много лет назад, когда я была молодой и глупой.
– Я не могу себе представить, что ты когда-нибудь была глупой. Подожди, я припоминаю твою речь. Ты обвиняла школьный совет в фашизме.
– Да, я в то время была довольно бесстрашной.
Ее отцу это даже нравилось. И что странно, именно решительность и напор помогли ей в борьбе за сестру, которую хотели забрать после его смерти.
Харпер было интересно, что еще Кормак может вспомнить? Например, те слова, что он сказал ей перед окончанием школы. Когда он отмахнулся от нее так, как будто она была просто мухой, жужжащей у него над ухом.
Но она не стала спрашивать. Возможно, потому, что именно сейчас его взгляд переместился на ее губы, заставляя чувствовать жар.
– Итак, мы будем делать это?
Харпер смотрела на его губы, и желание все больше охватывало ее. О, как же она хотела его!
– Не уверена, что мы должны…
– Мы создаем свои собственные правила, помнишь?
– Тогда мое правило номер один: не делать ничего, о чем я потом пожалею.
– О чем сожалеть? Ты имеешь что-то против ослепительно красивых юристов?
– Я имею что-то против безумно красивых юристов с высоким самомнением.
– Так ты считаешь меня красивым? Так и знал.
Он принял горделивую позу, и Харпер не смогла удержаться от смеха.
Кормак вдруг понизил голос и произнес:
– А тебе не приходило в голову, что Лола и Грэй все это специально подстроили, чтобы свести нас вместе?
Харпер открыла рот, чтобы возразить ему, но тут вспомнила, что, когда Лола подвела ее к кабинке, оттуда как раз выходил Грэй.
– Все немного сложнее.
– То есть?
– Я… просто не могу.
– Я бы никогда не подумал, что ты трусишка. Но это так.
Харпер понимала, что он специально провоцирует ее, называет трусишкой, чтобы она сдалась и позволила ему поцеловать себя. Но они давно не в школе. Хвала небесам.
Она была взрослой женщиной. А он – взрослым мужчиной. О, его запах, мужской, терпкий, заполнил кабинку. Она не понимала, что сидит, уставившись на него, пока его взгляд не потемнел, а ноздри не расширились. Затем он произнес:
– Просто чтобы внести ясность. Когда сказал: «Мы будем делать это?» – я имел в виду, будем ли мы фотографироваться?
– Неправда.
Его губы медленно растянулись в улыбке, и, потянувшись, он нажал на кнопку. Машина начала жужжать, разогреваясь и загружая пленку.