В это самое время доктор Фортунатус Шпрехер в своем доме, в городе Куре, сидел с почетным гостем за парадно накрытым столом.
Приподнятое настроение сотрапезников и добротная роскошь убранства находились в приятном противоречии с бушевавшим на улице ненастьем, где ураган, завывая, сметал с крыш талый снег и в бессильной ярости сотрясал позолоченные выгнутые решетки, защищавшие прозрачное стекло широких окон.
Уставленный серебром и венецианскими бокалами, стол занимал середину комнаты. Но лучшим, самым богатым и вместе с тем по-отечественному уютным украшением этого излюбленного местопребывания семьи были ореховые панели искусной работы, стройными коринфскими колонками разделенные на двенадцать полей с резными трофеями. Верхний карниз поддерживали кариатиды в половину человеческого роста, а между ними по всей комнате шел деревянный фриз, где изображена была охота со стрелками, собаками и сказочным зверьем; этим превосходным произведением искусства справедливо гордился ученый доктор. Место плафона занимал мастерски вырезанный герб Шпрехеров фон Бернегг.
Целый угол заполняла монументальная изразцовая печь с венцом наверху. Величественное и вместе с тем занимательное зрелище. Между хороводом нежно окрашенных ангелочков и гирляндами плодов картинка за картинкой изображали всю историю праотца Авраама. Библейские сцены с большим усердием были выведены фиолетовыми, желтыми и голубыми тонами и оттенками по белым изразцам, а под ними в пояснение и назидание подписаны были презабавные двустишия.
За столом сидели сейчас всего трое. Младшие члены семьи, занимавшие нижний его край и в почтительном молчании стоя поглощавшие обед, были отосланы прочь. На почетном месте, между хозяином дома и его белокурой дочуркой, сидел дорогой гость — цюрихский обер-бургомистр Генрих Вазер. Сегодня, в день торжественного вручения договора, на которое его отрядила неизменно благосклонная к трем союзным землям республика Цюрих, он был в полном параде, при золотой бургомистерской цепи. Высшая государственная должность была ему, без зависти, предоставлена единственно за его просвещенные труды и за бесспорные заслуги, с нарочитой скромностью лишь исподволь предававшиеся огласке; и занял он пост бургомистра совсем еще не старым, бодрым и жизнерадостным мужчиной, едва перешагнувшим за сорок.
Лицо его, красное после обильных возлияний, осталось моложавым, только былую тонкую игру выражений сменило невозмутимое благодушие и рассудительность с оттенком хитрецы.
Сегодня он был явно взволнован, особливо когда беседовал со своей соседкой, ловя каждое ее слово и улыбку внимательным и нежным взглядом. Ее юная головка, парившая на алебастровой шейке над голубым суконным платьем и унаследованным от матери голландским кружевом сквозного сборчатого воротника, была неотразимо привлекательна для него. Мягкая округлость нежных щек в рамке прелестных локонов, сочетаясь с кротким блеском глаз под длинными светлыми ресницами, производила впечатление умиротворенного покоя и напоминала господину Вазеру серебряный лик луны, отражающейся в чистых водах Цюрихского озера. Все горячее жаждал он, чтобы это пленительное светило взошло на его вечерних небесах, озарив их запоздалым счастьем.