— Это поистине сложная натура, — сказал цюрихский бургомистр, переходя на скорбно-серьезный тон и обращаясь к господину Фортунатусу. — В одном Георг Иенач, бесспорно, превосходит всех наших величайших современников — в своей всепоглощающей любви к отечеству. С тех пор, что я его знаю, она бурлит в нем, как кровь в жилах. Она единственный верный ключ ко всем сторонам его многообразной сущности. Должен признаться, он принес ей много жертв, не всегда совместимых с обычным понятием совести. Однако же, — понизив голос, нерешительно продолжал он, — разве не счастье для нас, честных государственных деятелей, когда дела, которых требует благо отчизны, но за которые не возьмешься чистыми руками, берут на себя такие вот сильные личности: земные законы для них не писаны, а там пусть всеведущий бог судит их своим судом. Ибо и они — лишь орудие в его руке, как сказано в Писании: господь направляет сердца, точно потоки воды.
— Мысль крайне опасная! — вскричал господин Фортунатус. — Я поражен, что она входит в круг правил и суждений вашего превосходительства! Отсюда недалеко до оправдания самых страшных злодейств. Подумайте, сколь легко такой человек, не знающий ни совести, ни закона, несущийся по воле своих страстей, как по воле ветра, может разрушать им же содеянное благо! Известно вам, до чего дошел Юрг Иенач? Из достоверных источников я узнал, что во время миланских переговоров, когда герцог Сербеллони попробовал оспаривать его условия, он взбеленился и пригрозил, что снова призовет в Граубюнден французов, если Испания будет перечить его воле. А чтобы расположить к себе королевского духовника, — ему, видите ли, надо было заручиться в Мадриде чьим-то влиянием в противовес Сербеллони — он будто бы кощунственно отрекся от своей исконной евангелической веры.
— Не приведи господи! — в непритворном испуге вымолвил бургомистр.
— Как теперь наша маленькая страна справится с этим человеком, когда главное его дело закончено, наши узкие рамки стали ему тесны, а подвигами он еще не насытился и беспримерные удачи опьянили его до безумия? — продолжал Шпрехер. — В перерывах между миланскими переговорами он проводил время в нашем графстве Кьявенна, где, в награду за измену герцогу Генриху, получил от трех союзных земель неограниченную гражданскую и военную власть, обставил себя там с княжеской роскошью и в распутстве не уступал Нерону. Я бы многое мог вам рассказать об этом, ибо еженедельно запечатлеваю его деяния острым резцом Клио, который, кстати, ни ради кого не согласился бы притупить, ни даже ради сына или… зятя, — заключил господин Фортунатус с невеселой усмешкой.