— Господи помилуй, что за ветер!.. — воскликнула фрейлейн Амантия, за этим возгласом скрывая краску смущения.
А буря и правда разыгралась вовсю, от ее порывов, грозивших сорвать кованые решетки с окон, содрогались даже крепко сложенные стены и звенели бокалы на столе. Вдруг растворилась дверь, вбежала испуганная служанка и сообщила, что колокольня церкви св. Луция покачнулась разок-другой, а как налетел порыв ветра, рухнула в самую ту минуту, когда полковник Иенач со своей свитой въезжал в городские ворота.
— Знаменательное совпадение, — задумчиво промолвил господин Фортунатус; мужчины подошли к окну. — Из Тита Ливия мы знали и не раз сами были тому свидетелями, что у природы существует тайная связь с историей, она предчувствует великие события, возвещая и сопровождая их разгулом стихий!
При других обстоятельствах бургомистр, конечно, встретил бы это суеверное замечание иронической усмешкой, но сейчас ему было не по себе. Падение Луциевой колокольни напомнило ему дни его пребывания в Бер-бенне, предшествующие Вальтеллинской резне, тогдашние знамения и чудеса, и кровавый конец прекрасной Лючии.
Буря как будто отбушевала, но от сырости трудно было дышать, и темные тучи низко нависли над городом. Улицу беспорядочной и растерянной толпой запрудил простой люд. Вдруг из-за угла выскочил всадник в расшитом золотом красном кафтане, в развевающемся плаще и в надвинутой на лоб шляпе, на которой колыхались длинные перья. Это был Юрг Иенач; перед самым шпрехеровским домом он круто осадил вороного коня и оглянулся на свою свиту, которая из-за бури отстала от него на порядочное расстояние.
Вазер, точно завороженный, смотрел на друга своей юности, на застывшее, как бронзовая маска, лицо Юрга. На его суровых чертах было написано надменное безразличие к небу и к аду, к смерти и к возмездию. Глаза с отчуждением смотрели поверх достигнутой победы, — какую провидели они новую цель?.. И снова у бургомистра всплыло давнее воспоминание. Он видел перед собой пожар в Бербенне, и Юрга с прекрасной покойницей на руках и с таким же, как сейчас, ярым огнем и смертным холодом в лице. Отчего же, спрашивал он себя, у Юрга сегодня, на вершине славы, то же выражение лица, что и тогда, в бездне отчаяния?
— Глядите-ка, — прошептал Шпрехер, оскорбленный равнодушием не замечавшего его всадника, — на вероотступнике надета орденская цепь Сант-Яго-ди-Компостелла.
Вазер ничего не ответил, потому что в эту минуту у него над головой глухо прокатился гром и тусклая молния прорезала низко нависшие тучи, — явление редкое в такую раннюю весеннюю пору!