Помпео Планта, чье имя у всех на устах, кого чтут в Граубюндене как всемогущего главу католической партии!
Господин Землер был совершенно ошеломлен. Он тотчас же прекратил урок и увел беглянку под свой гостеприимный кров, за ним последовал юный Вазер, который в этот день недели обычно обедал у магистра, приходившегося ему дядей с материнской стороны.
Спускаясь по крутой Ремергассе, они столкнулись с шедшим им навстречу статным и осанистым мужчиной в сапогах со шпорами.
— Наконец-то я тебя нашел, Лукреция, доченька! — воскликнул он, схватив девочку на руки и крепко ее целуя. — И что тебе, озорница, вздумалось улизнуть от меня!
Затем, не дожидаясь ответа и не спуская девочку с рук, он повернулся к Землеру с легким, но учтивым поклоном и заговорил по-немецки, бегло, но с чуть заметным иноземным акцентом.
— Необычная у вас в классе побывала гостья, господин профессор! Простите мою дикарку за то, что она помешала вашему ученому докладу.
Землер принялся уверять, что для него составляет особую радость и честь знакомство с молодой барышней, а через это с ее достославным родителем.
— Окажите мне честь, высокочтимый государь мой, откушать со мной и моей милой супругой наш скромный обед, — заключил он.
Патриций не заставил себя просить и по дороге рассказал, что не сразу заметил исчезновение Лукреции, но затем вскочил на коня и без труда напал на след странницы. Далее он рассказал, что на всякий случай приобрел дом в Рапперсвиле, — уж очень стало неспокойно и в Граубюндене, и за его пределами, в самой империи. Лукрецию он захватил с собой. Узнав от Землера, зачем девочку потянуло в Цюрих, он разразился громким смехом, который, однако, звучал совсем невесело.
Когда, отобедав, гости сидели за вином, а магистерша занималась Лукрецией, Планта прервал нить разговора и внезапно осведомился об Иеначе. Землер похвалил его способности, его усердие, и Вазера послали за ним к сапожных дел мастеру, у которого тот квартировал и кормился. Георг Иенач почти сейчас же вошел в комнату.
— Как дела, Юрг? — встретил его патриций приветливым вопросом, а юноша ответил скромно, но с горделивым достоинством, что старается, как может. Планта обещал рассказать его отцу об усердии сына и хотел кивком головы отпустить мальчика, но тот не двинулся с места.
— Синьор Помпео, дозвольте сказать слово, — начал он, краснея. — Малютка Лукреция ради меня пошла паломницей по дорожной пыли. Она не позабыла меня и принесла мне подарок с родины. Правда, лучше бы она не отдавала его при моих одноклассниках. Однако я благодарен ей и, хотя бы для того, чтобы не остаться в долгу, прошу ее принять ответный подарок. — С этими словами он вынул из маленького платочка серебряную, вызолоченную внутри чарку строгой формы.