Старик бросил на него пренебрежительный взгляд и ответил невозмутимо, но без тени обиды:
— Я все могу во имя господа, даровавшего мне силу.
— Вот это речь христианина! — воскликнул монах и под звон стаканов через стол протянул руку седому проповеднику.
Над садом взошла луна и ярким светом заливала теперь вершины вязов и густые кроны смоковниц; но в большую, длинную горницу сквозь узкое оконце просачивались лишь скудные лучи, и на каменные плиты пола ложились крестообразные тени оконных решеток.
Лючия поставила на стол итальянскую масляную лампу из кованого железа и, выкрутив фитили, зажгла три ярких огонька, озаривших красноватым отблеском ее прелестное склоненное личико.
Невинные губы улыбались — юная вальтеллинка с радостью готова была покинуть родину вместе с мужем, на чью надежную защиту полагалась вполне. Вазер не сводил глаз с милого облика, озаренного теплым светом, умиляясь детской доверчивости, которой дышали нежные черты.
Как вдруг лампа, задребезжав, рухнула на пол и погасла. В окно грянул выстрел. Мужчины разом вскочили, а юная женщина поникла без единого звука. Смертоносная пуля пронзила грудь кроткой Лючии.
Содрогаясь, смотрел Вазер, как застывает прекрасное лицо, залитое лунным светом; голова умирающей покоилась на груди коленопреклоненного Иенача. Юрг громко рыдал.
Капуцин пытался зажечь погасшую лампу, а Блазиус Александер, схватив мушкет, недрогнувшим шагом вышел в сад, где от луны было светло, как днем.
Убийцу недолго пришлось искать.
Долговязый и нескладный, сидел он на корточках между стволами деревьев, темные курчавые волосы падали на склоненное лицо; перебирая четки, он стонал и молился, а рядом лежал еще дымившийся тяжеловесный пистолет…
Не колеблясь, прицелился Блазиус из мушкета и уложил убийцу выстрелом в висок. А когда тот упал ничком, пастор подошел, перевернул его и, заглянув ему в лицо, пробормотал:
— Так я и думал, — ее брат, скудоумный Агостино!
С минуту он постоял, прислушиваясь. Потом поглядел через ограду и прокрался назад, к дому. До его слуха сквозь тишину ночи донесся неопределенный шум.
— Две птички подали голос, — проворчал он себе под нос, — скоро налетит и вся стая.
Тут со стороны деревни раздались пронзительные крики, и сейчас же над головой пастора загудел, забил в набат церковный колокол.
Александер увидел снова вспыхнувший в темноте свет предательской лампы, захлопнул крепкие ставни нижнего этажа и поспешил в дом, намереваясь вместе с друзьями защищать его, как крепость, до последнего человека, — с улицы уже раздавались выстрелы, а во входную дверь сыпались удары. Фауш едва успел накинуть на нее засов и взбежал по лестнице на чердак, чтобы вести наблюдение через слуховые окошки. А пастор Александер опять зарядил мушкет и встал возле узкого решетчатого кухонного окна, как возле бойницы.