— Так оно и есть, великодушный Юрг, — перебил кондитер, услышав неотразимое для его слуха слово демократ. — Так оно и есть! Твой благородный дух всегда был на стороне угнетенного народа!
— Чем хладнокровнее я оборонялся, тем пуще свирепел он. «Пусть шпага решит, кто прав, — орал он, — едем, капитан, за ближайшую заставу». Я уговаривал его повременить до завтра, чтобы я не был вынужден поднять оружие на своего начальника. Но он начал поносить меня, кричал, что ославит меня трусом, если я не приму его вызова. Чтобы положить конец нестерпимым для моей чести оскорблениям, я нехотя последовал за ним на городской вал позади церкви святой Иустины. Нам сопутствовал пышный эскорт — сам градоначальник и его сбиры; храбрецы как на подбор, которые, видно, из сугубой деликатности, остереглись вмешаться в чужую распрю. На валу злополучный полковник так был ослеплен яростью, что прямо кидался на мой клинок и после двух трех сшибок — напоролся на него.
— Брр… — Фауш содрогнулся, хоть и ожидал, что конец рассказа будет именно таков. Затем уселся за свою приходо-расходную книгу, лежавшую на конторке между чернильницей и большущим бокалом, где вина осталось на донышке, и, сосредоточенно листая, раскрыл книгу на странице с заголовком: «Полковник Якоб Руинелль». Вся страница сверху донизу была заполнена столбцами, цифр. Фауш обмакнул перо в чернила и крест-накрест перечеркнул страницу. Затем поставив крестик и возле имени, приписал рядом: «Obiit diem supremum, ultimus suae gentis»1— и поставил дату.
— Requiescat in pace[5]. Остави ему долги его, — сказал он. — Последнего в роду хоронят в шлеме и латах. Я с Руинеллем хороню его счет. Все равно никто мне по нему не заплатит.
— Ещё и это будет на моей совести! — вздохнул Иенач.
— Вы собираетесь бежать? — спросил Фауш.
— Нет, я никуда не уеду из Венеции. Никакие силы не оторвут меня от герцога Рогана. Ведь с минуты на минуту вновь разгорится борьба за освобождение моего отечества! — пылко воскликнул Иенач.
— Попомните мое слово, Иенач, Гримани не зря отсылал вас в Далмацию. — И Фауш с лукавым видом приложил указательный палец к носу. — У него одна цель. — держать вас подальше от герцога. Понимает же он, что своей прямотой и чистосердечием вы мигом завоюете доверие герцога и станете в Граубюндене его правой рукой. Изнеженный венецианец ненавидит и опасается вас, памятуя славные дела, которые вы вершили во имя демократии еще совсем молодым человеком.
— Ни небу, ни аду не отторгнуть меня от судеб моей родины, — вскипел Иенач, — ныне же судьбы ее в руках герцога! Впрочем, Гримани просчитался, — горько усмехнувшись, добавил он. — Я уже давно веду с герцогом переписку по военным вопросам, — он большой знаток в этом деле, — а для меня, Лоренц, навязанное нуждами времени ремесло стало настоящей наукой, и вряд ли кто лучше, чем я, начертит теперь военную карту Граубюндена.