Открыв глаза, я расслабляюсь, позволив ногам всплыть на поверхность. Лак на ногтях потрескался и облез, зато ноги все еще были гладкими и шелковистыми после бритья свежими лезвиями. Я и сама понимаю, насколько глупо злиться на сестру за то, что отец проводил с ней намного больше времени, чем со мной. Она была всего лишь ребенком. Если и стоит винить кого-то в этом, то только его.
Проблема в том, что отца никогда не было рядом. Он не мог принять на себя груз всех накопившихся в моем сердце обид. Рядом была только сестра.
Приподняв бедра, я погружаюсь в воду с головой. Помассировав волосы у самых корней, я слегка приподнимаюсь, высунув из воды только нос и рот. Кровь пульсирует в ушах гулкими ударами, словно волна, бьющаяся о прибрежные скалы где-то очень-очень далеко. Прямо сейчас, под водой, для меня не существует ничего, кроме этих размеренных ударов, и я прислушиваюсь. Прислушиваюсь и думаю. И понимаю, что злюсь не только на отца. Я злюсь на себя.
Сегодня рано утром, пока Дикси еще спала, в моей голове родилась идея, лишенная каких-либо деталей, но предельно ясная. Потом я задумалась о том, что было бы неплохо появиться в школе хотя бы в первой половине учебного дня, чтобы не вызвать никаких подозрений у мистера Бергстрома. Мне хотелось, чтобы он лично убедился в том, что я в порядке и со мной ничего не случилось после того, как отец забрал нас из школы. Потом мне захотелось поблагодарить Луку. А после я хотела видеть Дикси. Только Дикси. Для того чтобы убедиться, что она не заметила пропажи денег и никому ничего не разболтала. Из нас двоих мне лучше было знать, что с ними делать.
Как только подушечки моих пальцев начинают смешно сморщиваться, я выбираюсь из ванны и сливаю воду. Остатки пузырей на моей коже еле слышно шипят и лопаются, когда я оборачиваюсь полотенцем. Замотав мокрые волосы вторым полотенцем, я опускаюсь на белый пушистый коврик спиной к двери и одним движением вываливаю на пол все содержимое рюкзака. По коврику разлетаются пачки денег, томик «Гроздьев гнева» и несколько пачек «Асьенды». Из школьных принадлежностей – только мой дневник чтения. Обычно я ничего не ношу с собой в школу, но мне очень хотелось, чтобы последнее впечатление у миссис Кантрелл обо мне было хорошим.
Сосредоточившись, я сортирую все купюры по номиналу и складываю их в аккуратные стопочки прямо на белой полке под раковиной с такими же белыми, как и все вокруг, полотенцами. Сначала мне кажется, что я нахожу одни пятерки. Я даже не пыталась угадать сумму, спрятанную отцом, но теперь она уже не кажется мне фантастически большой. Затем мне попадается несколько пачек сотен, куча пачек двадцаток. Некоторые валяются по одной, смятые и потрепанные. Что ж, по крайней мере, они не похожи на фальшивку. Именно отсюда отец брал деньги, оплачивая наши продукты. Да и оплата в отеле прошла гладко. Ни одна купюра не вызвала повышенного внимания ни в отеле, ни в магазине. Эти деньги пахнут и выглядят как настоящие. Я в жизни не видела так много денег, но мое сердце бьется так же размеренно, как и всегда. Я смотрю на них и вижу всего лишь груду бумаги. Груду бумажек, которые, в отличие от отца, были рядом и так долго поддерживали меня. А он об этом даже не знает.