Ну уж нет! Я стиснула зубы, выкидывая из головы Яна. Я просто обязана его выкинуть — из своих мыслей, своей души и своей памяти.
Я высвободилась и села, глядя на помрачневшего Ландара. А потом положила ладонь на его затылок, притянула к себе и впилась в губы — со злостью. Зубы стукнулись, губам стало больно от слишком жесткого соединения. Князь издал короткий рык: то ли боли, то ли — удовольствия. А потом его руки сжали меня клеткой, притягивая, лаская, трогая. Его ладони легли на грудь, большие пальцы поглаживали соски сквозь кружево бюстгальтера. Я не понимала, что чувствую. Стыд, желание, вину… все вместе. Сейчас я почти хотела, чтобы он нарисовал на мне свой знак, избавляя от угрызений совести. Или от чувств. Зачем они нужны, если от них так больно?
Пальцы сменили губы, жадный горячий рот, что терзал по очереди соски, чуть сжимая их зубами. Внизу живота я ощущала его желание, брюки не могли скрыть эту твердость. Грудь от ласк стала тяжелой, болезненно чувствительной. И я застонала, когда пальцы Ландара скользнули под кружево моих трусиков, находя такую чувствительную и горячую точку…
— Тебе нравится? — он оторвался от моей груди, посмотрел в глаза, продолжая ласкать. Я откинула голову, пытаясь не думать, какая лежу сейчас перед ним — распятая, раскрытая. Но отклика моего тела, что он, несомненно, ощущал, Ландару было мало, потому что он смотрел с маниакальной настойчивостью. — Нравится?
— Да, — выдохнула я. Кончики мужских губ дрогнули в улыбке. От его глаз уже растекалась тьма, черные прожилки паутины, что скоро оплетет все тело Ландара. А потом появятся крылья…
— Да, — повторила я.
Он дышал короткими, рваными вдохами, я видела огонь желания, что горел внутри князя. Я воспламенялась от него сама… Или от откровенных порочных ласк, от его пальцев и языка, что он использовал столь умело?
Я извивалась на столе, даже не чувствуя рассыпанные под спиной ручки, стонала и, черт! Хотела большего.
— Ландар! — его имя прозвучало с такой мольбой… Черная паутина оплела лицо полностью, белки глаз исчезли, но крыльев все еще не было.
Я поставила одну ногу на стол. Он выдохнул от этого откровенного приглашения, через голову стянул рубашку, опустил руку, расстегивая ремень и молнию на брюках. Прижался к моим раздвинутым ногам.
— Еще немного, и я поверю, малыш, — сказал князь и рывком вошел в мое тело, заставляя выгнуться на этом столе красного дерева и вновь застонать. Из мужского горла вырвался глухой, сдавленный хрип, почти вой.
Плавно отстранился и снова вошел до конца, сжимая мои ладони, глядя в глаза.