Зачем, спрашивается (это я о Викторе) представлять свою жену в таком свете? Чтобы милиция не очень волновалась? Мол, погуляет и вернется? Кстати, именно в таких тонах капитан Серёгин нас успокаивал, даже попросил подождать немного, прежде чем давать делу серьезный ход и объявить настоящий розыск. На прощание капитан сказал: «Будем искать, а пока вы нас информируйте, и мы вас будем информировать». Далее тщательно записал информацию о нашем визите в соответствующую бумагу, а мы расписались.
Итак, сирены не завывали, группа не отправлялась на поиск, никто в колокола не бил, а за нами в коридоре выстроилась очередь. Оказывается, наша беда была для большого города стереотипной, более того, случай даже не представлялся тяжелым. Вернется — информируйте, не вернется — будем предъявлять трупы для опознания.
Но я не капитан Серёгин, мне предстоял разговор с тетей Аней. Виктор, конечно, попросил меня, а сам пообещал связаться с тещей позднее. Естественно, ему тяжело.
Разговор по телефону с тетей Аней оказался душераздирающим, и, каюсь, на вторую ночь я к ней не поехала, а она особенно не звала, надо сказать. Все равно свинство с моей стороны.
Понятное дело, что после нашего визита в розыск пропавших ничего не изменилось и не прояснилось. Оставалось ждать. Мы и ждали, перезванивались, убеждались, что всё по-старому, и опять ждали.
Так прошла неделя. К концу ее я с ужасом осознала однажды ночью, что начала привыкать. Накануне вечером мы вели с Сергеем нежные телефонные переговоры, условились провести следующий вечер вместе, он достал какую-то модную книгу-ксерокопию, рвался привезти. Такая ревнивая забота о моем развитии тронула необычайно, было приятно, далее мысли соскользнули на житейские мелочи, я стала обдумывать меню ужина на двоих и мысленно заглядывать в гардероб, перебирая различные варианты вечернего туалета.
И вдруг в эти обыденные радости вторглась жуткая мысль, что всё так и будет, Верка не вернется никогда, а я стану жить, как ни в чем ни бывало и её потихоньку забывать.
Именно так и не иначе, если я ничего не сделаю. Я вскочила с кровати с отчетливой мыслью: «что-то надо сделать, причем немедленно, скорее, в ближайшие дни».
Спать я уже не могла, меня буквально раздирали два столкнувшихся в сознании потока; «что я могу сделать?» и я что-то должна сделать, должна догадаться, подумать и предпринять.
Это было похоже на приступ лихорадки. Я еле дождалась утра и ровно в восемь позвонила Виктору. Бедняга спросонья долго не мог понять, чего я от него добиваюсь, но согласился на встречу в обеденный перерыв.