Только тут я заметила, что за иллюминатором кто-то бьется в водяных струях. Я открыла рот, чтобы закричать, но голова закружилась. Кто-то меня подхватил и помог мягко сесть на пол.
Не знаю, сколько прошло времени.
Когда мне помогли встать за иллюминатором уже была ровная пелена воды, как в аквариуме.
Марк Йоганн произнес, глядя на часы: «достаточно, потом отнесете тело в рефрижератор». И вышел из шлюза.
— Мелисса, идти можете? — спросил Тагор, задержавшись, и, не дожидаясь ответа, смущенно кивнул: — Ну, догоняйте…
Я осталась в шлюзе одна.
Стараясь не оборачиваться, держась за стенки, заковыляла следом.
Не помню как добралась до каюты и упала на кровать, не снимая мусорных мешков.
Очнулась я от того, что меня рывком выдернули из кровати и поставили на ноги.
— Мелисса! — Взбешенный Марк Йоганн грозил у моего лица скрюченным пальцем, а глаза его пылали сатанинским огнем. — Где он?!
— Кто?
— В столовую ее! — скомандовал Марк Йоганн, и меня потащили по коридору.
В столовой снова собрались все. Меня вытолкнули в центр.
— Мелисса Вольская! — заорал капитан. — Где Клаус Фара?!
Я молчала.
— Ты осталась в шлюзе, когда мы вышли, слила воду и вынула тело! — орал Марк Йоганн. — Ты знала, что он умел задерживать дыхание! Кто еще знал?
Все молчали.
— Только так мы и выявим всю сеть! Именем закона Земли! Властью капитана! Объявляю голосование коллег! Перед нами тот, кто помог сбежать и уйти от казни тому, кто принес паразита! Кто считает, что он тоже достоин казни? Прошу поднять руки! Единогласно? Нет? — Марк Иоанн оглядел зал: — Альфред, ты разве против?
— У меня руки нет в скафандре… — произнес Альфред тихо.
— Так подними другую!
Альфред поднимал руку медленно и скрючившись — словно школьник, который не уверен в своих знаниях.
* * *
Меня запихнули в медицинский бокс к Эрику. Эрик был лохматый и небритый. Всю ночь мы сидели друг против друга как в старые времена и просто говорили обо всем на свете. Эрик рассказывал про египетские пирамиды, к которым до сих пор вопросы, и про календарь Майя, с которым давно понятно всё. Я тоже что-то говорила — про детство, про колледж, про Луну, про свою первую стажировку в Антарктиде.
— Слушай, — перебил Эрик. — А как это вообще — в Антарктиде?
Я пожала плечами.
— Как здесь. Стены, каюты, столовая, тренажеры, оранжерея. Можно одеться и выйти наружу. Я один раз вышла и больше не хотелось. Я всего-то была месяц.
— А чем там занимаются? — спросил Эрик.
— Всё как у нас. А почему ты спрашиваешь?
Эрик помолчал.
— Знаешь, Мила, я все думаю про того человека. Ну, который писал летопись катастрофы. Он там был один на полярной станции, представляешь? Внизу — реактор, кругом — погодные терминалы и связной пункт, наверху — минус девяносто и слой снега из фторводорода. А он сидел и писал свою рукопись — как никто у них не писал лет двести… Понимаешь? Не с планшетом сидел, а кисточкой выводил на тряпичной ленте как в древности — иероглиф за иероглифом… Так и умер за столом, так его и раскопали с этой кисточкой. И вот планшеты давно размагнитились, а его рукопись во льдах как живая.