– Я знаю, как вы это не любите, Владимир Алексндрович, – оправдывалась она, – но у меня не было другого выхода. Я сначала попробовала седатировать ее дексдором и оставить маску, но ничего не вышло.
– Возбуждение было сильное, – подтвердил Гаджиарсланов. – Такое впечатление, что это не просто дыхательная паника была, а что-то мозговое.
– Вполне возможно, – согласился Данилов. – Интоксикация или гипоксия.
– У меня вообще-то складывается впечатление, что коронавирус обладает нейротропностью…[9]
«Не вирус, мать его так, а какая-то шкатулка с сюрпризами!», подумал Данилов. У него вдруг появилось предчувствие, что с аппарата Ольгу уже не снимут, но Данилов тут же отчитал себя за малодушие. Какие, к чертям собачьим предчувствия? На прошлой неделе перевели в третье отделение восьмидесятидвухлетнюю бабулю, которая шесть суток провела на инвазивной вентиляции. Переводили с великой опаской, ждали, что бабуля скоро вернется – ну возраст же какой! – однако, судя по сообщениям Воробьевой, пациентка чувствовала себя хорошо.
– Я решил по коронавирусным поражениям ЦНС[10] диссертацию писать, – продолжал Гаджиарсланов. – Пока работаю у вас, как раз немного материала наберу и вообще тема интересная.
– Не вздумайте! – предостерег Данилов. – Я вам это не как заведующий говорю, а как сотрудник кафедры. По такой скользкой, то есть – плохо исследованной теме вы замучаетесь защищаться, десять раз диссертацию переделывать придется, если не двадцать. Защититесь, Али Гафарович, по чему-то привычному, хорошо знакомому, а после занимайтесь коронавирусными поражениями нервной системы сколько вам захочется. Надо понимать, что защита кандидатской – это не судьбоносный прорыв в науке, а ритуал, подтверждающий, что соискатель может заниматься научными исследованиями.
Спустя три часа у Ольги произошла остановка сердца. Вдруг. Данилов проводил реанимацию сорок семь минут. Последние десять минут действовал чисто автоматически. Разум понимал, что все кончено, а руки никак не могли остановиться.
Придя в кабинет, Данилов достал из шкафа телефон Ольги, который не стал сразу же возвращать старшей медсестре – вдруг еще понадобится, и долго держал его в руке, вспоминая код. Память от пережитого отшибло начисто. Наконец, вспомнил – четыре нуля. Как четыре буквы «о» – Ольга, Ольга, Ольга, Ольга…
Когда телефон ожил, Данилов вошел галерею и обнаружил там шестьдесят два снимка. Снимки были самые разные, начиная какой-то китайской грамоты, наверное – лекарственной инструкции, и заканчивая городскими пейзажами. Но ни одного селфи и вообще ни одной фотографии с Ольгой в памяти телефона не было. Данилов подумал, что на каком-нибудь облачном сервисе, в который можно войти с телефона, фотографий будет гораздо больше, но ничего больше предпринимать не стал. Ему и за заглядывание в галерею было неловко, а шарить по чужим файлохранилищам – это уже явный перебор. Да и зачем ему понадобились фотографии Ольги? На этих фотографиях будет другая женщина, непохожая на образ, который запечатлелся в душе.