— Кстати, ты сегодня к ней идешь или нет?
— Да, иду.
— Ну-ну, так сказать, счастливо. Только… ну ладно, это потом. Ты знаешь, надо идти и не хочется.
И как человек внезапно решившийся на что-то (Ян иногда так вставал утром), Бага поднялся и стал обувать сапоги, правый из которых был болен какой-то неизлечимой болезнью и скалил от одышки зубы. И вдруг взгляд его остановился на портрете Альбрехта Бэра в латах и мантии с арфой.
— Вот еще тоже зверя повесил на стену.
— Бага, этого человека я бы просил не задевать.
— Да какой он человек. Бессердечный зверь и садист.
— Ну… это уж слишком. Ты в своей злобе даешь явно неверные оценки. Это же величайший лирик Средневековья. Ну что ты нашел, например, зверского в таких стихах:
Как хорошо у замка башни черной
Ждать шага той, кому поет земля,
Как лани бег, ее шаги проворны,
И песню ей одной поют поля.
Ты только пойми, как это хорошо для той поры. Где еще писали тогда так? Ну, Бага? Что ж ты молчишь?
— Мне грустно, Ян, что ты изучал литературу по хрестоматиям. Придется мне подарить тебе книжонку, купленную у букиниста. Она столетней давности. Только деньги ты мне верни. Это как раз будет мне пообедать.
— Бага, чудный мой. Вот спасибо. Оставайся обедать со мной.
— Э, нет, уволь. Еще скажут, что я дружу с тобой из расчета. Я уж лучше пойду домой. До свидания, мой ангел с рогами.
— До свидания, мой черт с нимбом.
— Да не очутишься ты в положении того студента, который съел обед, а потом обнаружил, что в кармане его не монета, а пуговица.
— Да не очутишься ты в положении родившей вдовы.
— Салам, сын льва (а стишок тот дочитай до конца).
— Салам, кит вселенной (прочту).
— Ну, ладно. Всего тебе хорошего.
С этими словами Бага вышел, и через минуту откуда-то с улицы донеслись обрывки его голоса. Бага порол кому-то разную ерунду, потому что с улицы сразу раздался смех.
Бага, пошутив с дородной соседкой у калитки, отправился по улице к своей квартире в студенческом квартале на окраине. Он шагал неспешно, благо спешить было некуда: университет был закрыт по случаю майских праздников, и все студенты садили майские деревья, кто уехав домой, а кто на многочисленных площадях города. Бага шел привычной своей походкой, неся огромное тело плавно и без толчков. Даже походка была у него странной. Руки, заложенные за спину, были неподвижны, будто их связали невидимой веревкой. Бага шел, с видимым наслаждением вдыхая запах сирени, а временами чадный жирный запах харчевен, попадавшихся то и дело навстречу. Бага знал, что везде он получит тарелку супа и битки, но не хотел изменять своему хозяину, который иногда снабжал его обедом безвозмездно, «за шутки». Его харчевня «Утоли моя печали» находилась неподалеку. Когда-то там была крепостная стена, потом ее снесли, и осталась только башня с брамой, к которой и прилепился веселый трактир.